Мале шел впереди; несчастный корсиканец Боккьямпи, замешанный в заговор без малейшего желания с его стороны, тащился последним; он требовал священника.
Некоторые из несчастных говорили в эту ужасную минуту.,
– Моя бедная семья! Мои бедные дети! – рыдал Сулье.
– Не будет ли кто-нибудь из вас так добр, чтобы объяснить мне, за что меня расстреливают? – спокойно спросил Пикерель, обращаясь к солдатам взвода.
– Мерзавец, – крикнул Гидаль капитану-прокурору Делону, который приблизился для прочтения приговора, – три четверти из тех, которых ты заставил осудить, невиновны, ты сам отлично знаешь это!
– Господин жандарм, – сказал державшему его за руку стражу Боккьямпи, – я просил духовника.
– Я родился под знаменами, был всегда предан императору. За что меня ведут на расстрел? Да здравствует император! – воскликнул Бордерье.
– Смирно в рядах! – громко произнес тогда Мале. – Теперь моя очередь говорить! – И, сделав шаг к жандармскому офицеру, он прибавил: – Как генерал и начальник тех, которым предстоит сейчас умереть на этом месте, я прошу позволения командовать стрельбой.
Офицер наклонил голову в знак согласия.
Мале окинул взором войско. Каре было составлено из ста двадцати человек. Экзекуционный взвод состоял из тридцати старых солдат. В каре напротив поместили очень молодых.
Осужденные были поставлены в ряд, спиной к каменной ограде. В углу ограды стояли четыре телеги и одна лошадь, предназначенные для отвоза трупов. При этом зловещем обозе находились служители больницы, на которых было возложено погребение.
Жандармский офицер приказал ударить повестку.
После того Мале, глядя прямо в лицо неподвижным солдатам, скомандовал звучным голосом:
– Взвод, слуша-а-ай! Ружье на руку, все!
Солдаты дрогнули, но потом поправили ружья.
Тогда Мале продолжал:
– Слушай! На пле-чо! Готовь! В добрый час! Хорошо! Целься! Пли!
Грянуло тридцать выстрелов. Несчастные осужденные упали все, кроме Мале. Он был только ранен. Многие солдаты не решились стрелять в него.
Генерал остался на ногах. Он поднес руку к груди, откуда текла кровь, и крикнул:
– Друзья мои, а что же вы забыли меня?
– И меня также! – приподнимаясь произнес Бордерье, весь залитый кровью, после чего пробормотал: – Да здравствует император!
– Бедный солдат, – сказал Мале, – твой император, подобно тебе, получил смертельный удар! Ко мне, запасной взвод! – продолжал он вслед за тем.
– Вперед резерв! – скомандовал жандармский офицер.
При втором залпе Мале упал ничком.
Казнь совершилась. Было половина пятого. Тела казненных отвезли в Кламар.
Из заговорщиков уцелели только аббат Лафон и монах Каманьо. Избегнув общей участи, они попали в милость при реставрации. Тогда же Людовик XVIII назначил пенсию вдове Мале и пожаловал эполеты подпоручика стрелкового полка его сыну, Аристиду Мале, в благодарность за то зло, которое покойный генерал причинил Наполеону, и за ту услугу, которую он оказал Бурбонам, доказав на деле, что если бы Наполеон умер или исчез, то власти, армия, граждане и не вспомнили бы о существовании Римского короля.
– Заговорщики умерли храбрецами! – сказал вечером после казни ла Виолетт жителям Комбо. – Я не сожалею о том, что способствовал аресту Мале, который злоумышлял против нашего императора и держал здесь сторону казаков. Но эти несчастные офицеры, эти солдаты, думавшие, что они повинуются правильным приказаниям и настоящему начальству! Я готов пожертвовать половиной своих членов, только бы увидеть их тут живыми и помилованными!
И добряк ла Виолетт смахнул обшлагом рукава нескромную слезу.
Потом, чтобы разогнать мрачные мысли, он поднялся и с нежностью стал смотреть на Анрио, веселого, счастливого, который шел по аллее под руку с Алисой. Молодая девушка разговаривала с ним, склоняясь к нему с влюбленным видом.
За ними следовала Екатерина Лефевр, сиявшая материнской радостью, и любовалась юной четой, соединившейся наконец для прочного и безоблачного счастья.
Недоразумение между женихом и невестой быстро рассеялось.
Анрио по приезде в Комбо с ла Виолеттом откровенно признался во всем добрейшей Сан-Жень. Он рассказал ей о своей ошибке, когда ему померещилось ночью, будто он видит императора возле Алисы, затем о своем бегстве, жажде мщения и, наконец, о том, как перед ним открылась истина при встрече ла Виолетта с Самуилом, двойником Наполеона.
Екатерина расхохоталась над этой ошибкой и над тем, как она была раскрыта. После того она сказала Анрио, указывая ему на Алису:
– Пойди, обними свою жену!
Однако Анрио испытывал беспокойство. Планы Мале, указанные отчасти в письме Каманьо, смущали его радость. Что происходило в Париже? Удалось ли Мале бежать? По какой причине Марсель, внезапно исчезнувший из Пале-Рояля, казался таким удрученным, так спешил уведомить кого-то о своем убежище и
