Женевьева уже не помнила, когда последний раз смотрелась в зеркало, но и без этого знала, что выглядит ужасно. Тем не менее, она не позволила себе смутиться и, подставив лицо ветру, стала слушать, что ей говорит Рурк.
– Тебе, наверное, не терпится увидеть Калпепера?
– Возможно.
– В общем, это не так уж и плохо – выйти замуж за незнакомца. В нашем случае с Пруденс все оказалось прекрасно. И все-таки не ожидай слишком многого, Дженни. Я разговаривал с Пигготом, и тот признался, что Калпепер значительно старше тебя и очень любит сорить деньгами.
– А я и не ожидаю встретиться с принцем.
Рурк улыбнулся; резкие черты его лица неожиданно смягчились.
– Какая же ты странная пташка, Дженни! Иногда мне кажется, что ты совершенно не думаешь о себе.
– А зачем? Я жила в доме, где со мной обращались не лучше, чем с собакой. Потом моя судьба была решена на картах. Вряд ли так поступили бы с человеком, который бы чего-нибудь стоил. Поэтому у меня нет обостренного чувства собственного достоинства, мистер Эдер, – Женевьева говорила спокойно, без малейшей жалости к себе.
Рурк снова улыбнулся:
– Ты просто прячешься, Дженни.
– Какого черта…
– Вот-вот, именно это я и имею в виду. Ты прячешься за грубыми манерами и бравадой беспризорницы, но у тебя нежное любящее сердце. Это так же верно, как и то, что под слоем грязи и ветхой одеждой скрывается необычайной красоты женщина. Я разглядел это в первую же нашу встречу.
ГЛАВА 4
Порт Йорктаун гудел, словно пчелиный улей. Вдоль широкого устья реки стояли большие дома – и деревянные каркасные, и кирпичные. Склады и пакгаузы были построены так, что одна их дверь выходила на улицу, а другая – на реку. Женевьева жадно смотрела вокруг себя. Ее внимание привлек лес, раскинувшийся сразу за городом: огромные кедры и сосны, кустарник, весь в розовых цветах.
Но больше всего Женевьеву заинтересовали люди в порту. Они совершенно не походили на тех, кого девушка оставила в Англии: мужчины – в простых рубашках и бриджах, женщины – во всем домотканом.
В этих людях было что-то очень крепкое и надежное, в их манере держать себя чувствовалась уверенность. И вообще, они выгодно отличались от лондонцев своей неуемной энергией и жаждой жизни. Внезапно Женевьева осознала, что хочет присоединиться к этим людям, жить рядом, дружить с ними. Она с любопытством разглядывала негров, чья темная кожа и курчавые волосы были ей в диковинку.
Вместе со своими попутчицами девушка сошла на берег и остановилась в нерешительности, затем направилась к Пигготу, который о чем-то оживленно беседовал с мистером Ратклифом, корабельным торговцем.
– … можно было предусмотреть это, – говорил Пиггот.
– Это не имеет никакого значения. Платить должны вы.
Женевьева откашлялась и спросила:
– Что происходит, мистер Пиггот?
Тот озабоченно посмотрел на торговца:
– Ничего, девочка, я сам обо всем позабочусь.
– За мой проезд не заплатили?
– Нет, мисс, – ответил Ратклиф.
Женевьева резко повернулась к Пигготу.
– Ведь у вас было много денег. Куда же вы их дели?
Девушку охватила тоска, когда она увидела выражение лица Пиггота: напряженная челюсть, сощуренные глаза. Он сразу напомнил ей отца.
«Подонок», – подумала Женевьева, а вслух холодно спросила:
– Вы проиграли их на корабле, не так ли?
Последовавшее за этим красноречивое молчание только подтвердило ее догадку.
– Я думаю, мистеру Калпеперу это не понравится. Мистер Ратклиф, как только приедет мой муж, он оплатит проезд.
Теперь уже оба ее собеседника выглядели явно смущенными. На лице Пиггота впервые появилось искреннее сожаление.
– Калпепер умер, – пробормотал он.
– Что?!
– Мне сообщили, что Калпепер заболел болотной лихорадкой и скончался две недели назад.
Женевьева в изумлении покачала головой:
– Бывает же такое: я оказалась вдовой раньше, чем стала женой.
