не заметил слез у нее на глазах.
– Ты уже был на своей ферме?
Он покачал головой:
– Я еду с севера. Сейчас отправлюсь туда.
Женевьева вместе с Рурком подошла к его коню и наблюдала, как он садится в седло. На душе у нее было неспокойно. Ей столько нужно было сказать Рурку, но она никак не могла собраться с мыслями.
– Хэнс вырос в прекрасного мальчика, – наконец произнесла Женевьева.
– Боюсь, он даже не узнает меня. Я упустил столько времени с парнем.
– Ты еще все наверстаешь, Рурк.
– Надеюсь.
В глубине души девушка тоже надеялась на это. Хэнсу сейчас, как никогда, был нужен отец. Он в самом деле превратился в прекрасного мальчика, со светло-русыми волосами и голубыми глазами, доставшимися ему в наследство от Пруденс, а изобильная вирджинская земля подарила ему отменное здоровье. Но что-то в мальчике тревожило Женевьеву. В характере Хэнса наблюдался оттенок дикости, которая уже заметно переходила границы детской шалости. Парнишка рос своевольным, требовательным, а порой даже жестоким. Но Женевьева ничего не сказала об этом. Пусть Рурк сам оценит характер мальчика.
Рурк помедлил, прежде чем повернуть коня.
– Дженни, – произнес он своим глубоким голосом; подобное обращение никогда не оставляло девушку равнодушной, она вопросительно посмотрела на него снизу вверх. – Я еще вернусь. Можно мне завтра прийти?
Женевьева улыбнулась:
– Никогда не спрашивай на это разрешения, Рурк. Ну конечно же, можно. Вернее, я настаиваю на этом, – она скользнула взглядом по длинному шраму, который начинался где-то под воротником и поднимался почти до самой челюсти. – Я хочу узнать, каким сделала тебя война, и считаешь ли ты, что выиграл свою войну.
– Ты, правда, мой папа?
Рурк отложил бритву, которой только что сбрил бороду, и потер рукой непривычно гладкое лицо Боже, как приятно снова оказаться дома, почувствовать себя чистым и отдохнувшим. Он улыбнулся и посадил мальчика на колени.
– Именно так, сын. Разве ты не помнишь меня? Хэнс торжественно покачал своей золотистой головой.
– Я был в Кентукки, – пояснил Рурк. – Воевал с индейцами.
Лицо мальчика просияло:
– Ты их много убил?
– Я убивал только тогда, когда это было необходимо.
– А какие они, папа? Они похожи на Мими и на жену мистера Квейда?
Рурк улыбнулся, услышав слово «папа» и постарался отогнать страшные образы, вызванные разговорами об индейцах.
– Индейцы совсем не такие, как мы. Они одеваются в шкуры и перья, украшают себя бусами, летом ходят почти голыми. Но, тем не менее, это тоже люди, Хэнс. Их дети играют в куклы и плачут, когда падают. Они так же горюют, как и мы, когда случается что-нибудь плохое.
Рурк на мгновение содрогнулся, вспомнив Черного Медведя, выкрикивающего его имя, как боевой клич.
– А зачем же ты дрался с ними? – спросил Хэнс, с любопытством рассматривая задумавшегося отца.
– Потому что они воевали на стороне англичан.
– Ты выиграл драку?
Рурк нахмурился, подумав о признании полковника Кларка в их последнюю встречу:
– Думаю, что выиграл, сын.
Хэнс принялся теребить ремни седельной сумки.
– Ты мне что-нибудь привез?
Рурк улыбнулся.
– Немного можно привезти из тех диких краев, – сунув в сумку руку, он достал из нее круглую чашку и объяснил: – Индейцы едят из таких.
При виде отделанной хрусталем чаши глаза мальчика восхищенно заблестели.
Затем Рурк показал ожерелье из медвежьих клыков, украшение из перьев и пригоршню полированных агатов.
– А это подарки Гринлифам.
Хэнс тут же поставил чашку и, схватив ожерелье, громко заявил:
– Мое! Я хочу все!
