– Опиши мне этих индейцев.
Люк вздрогнул и перевел взгляд на камин, на решетке которого тлела маленькая кучка углей.
– Это шони, – наконец проговорил он, вытирая рукавом нос. – Так сказал мистер Квейд. Лица раскрашены красным и черным. Один из них был одноглазым и весь покрыт шрамами.
Рурку на миг стало нечем дышать – Черный Медведь! Несомненно, это был он. Спустя столько лет его заклятый враг все-таки напомнил о себе! Но как Черный Медведь оказался здесь? Очевидно, он искал Рурка все эти годы, со свойственным шони тупым упрямством обыскивая каждую деревушку в Вирджинии. Коварство и хитрость помогли ему: Черный Медведь ранил Рурка в самое сердце.
Уже ночью, в спальне, Рурк хотел рассказать Женевьеве о Хэнсе, но сдержался, не желая еще больше расстраивать жену.
Дрожа всем телом, она прошептала:
– У меня нет больше дочки. Не с кем больше собирать цветы…
– Дженни…
Женевьева посмотрела на мужа полными слез глазами, погладила его по щеке и покачала головой с разрывающей душу печалью:
– Это даже хуже, чем было с Матильдой. Тогда мы хотя бы знали правду, как бы ужасна она ни была.
– Бекки жива, – твердо произнес Рурк, слегка сжав плечи жены. – Она жива, и я обязательно найду ее. Я знаю Кентукки, я знаю Черного Медведя и не успокоюсь до тех пор, пока его кровь не оросит мои ладони, пока я не смогу снова обнять Ребекку, почувствовать запах ее волос, услышать милый голос.
Кентукки заметно изменился. Если верить цифрам, за годы существования новой нации его население достигло почти семидесяти тысяч жителей. На плодородные равнины и бескрайние луга, которыми так славился край, со всех концов Америки стекались семьи переселенцев. В 1792 году Кентукки стал штатом.
Когда Рурк въехал в Лексингтон, припасы его почти иссякли, лошадь с трудом передвигала ноги, бессильно повесив голову. Но даже усталость и тревога не помешали Рурку разглядеть, как заметно вырос город. Сейчас Лексингтон мог похвастаться широкими чистыми улицами, солидными зданиями, приличными, красиво одетыми горожанами.
Рурк нашел себе временное пристанище на Бродвее, в таверне «Пшеничный сноп», устроившись там выпить виски и обдумать дальнейшие планы действий. Вокруг него беззаботно смеялись и шутили посетители пивной.
– Ну-ка, посмотри сюда, Вельзевул, – неожиданно протянул голос, показавшийся Рурку знакомым. – Да это же наш старый друг, Рурк Эдер.
Рурк поднялся и пожал грубую руку Уила Кумза.
– Я подчеркиваю: старый, – продолжал Кумз, пристально рассматривая друга. – Господи, Рурк, ты выглядишь так, словно годы давят тебе на плечи.
– Сядь, Уил, – вместо ответа пригласил Рурк. – А какого черта ты делаешь здесь? Я-то думал, что ты устроился где-нибудь со своей девушкой из Пенсильвании…
Кумз покачал головой:
– Всю войну я считал, что моя душа тоскует по Ливви. Но оказалось, что это совсем не так: моя душа тоскует по этому проклятому дикому краю. Он держит меня так, как не под силу никакой женщине. Ну, а ты?
Рурк сжал в кулаке глиняную кружку:
– Я вернулся сюда из-за Черного Медведя. Он украл мою дочь.
Кумз выдохнул с яростным шипением:
– Дай мне на сборы один час, и мы вместе отправимся на север, в страну индейцев.
Кентукки все еще оставался краем величественных лесов и быстрых голубых рек, затененных высокими, изрытыми пещерами и суровыми скалами.
Наконец показались первые признаки поселения. Миновав зажатую лесом, холмами и оврагами лощину, они оказались в сердце территории шони.
Индейская деревня представляла собой скопление деревянных хижин. В пыли, под акациями, возились дети и собаки, женщины ткали и готовили, мужчины сидели группами, переговариваясь между собой.
– Что ты собираешься делать? – прошептал Кумз; они спешились и теперь вели коней за собой на поводу.
– Я шесть месяцев искал свою дочь, – мрачно ответил Рурк. – Я должен пойти туда и забрать мою девочку.
– Так просто?
Рурк пожал плечами:
– Я привез достаточно виски, чтобы свалить буйвола, и кучу безделушек.
В деревню они вошли не таясь, в середине залитого солнцем, жаркого июньского дня. Судя по всему, индейцы ждали их, скорее всего, обнаружив на своей территории еще несколько дней назад. Краснокожие знали как свои пять пальцев каждый ручеек, каждый клочок земли, ничто не ускользало от их острого взгляда.
Остановившись в центре деревни, Рурк поднял руку и заговорил на языке шони, который помнил еще с войны.
