любил вспоминать о них: об этом жирном типе с раздутой шеей и запахом свежевыкопанной могилы, исходящим от него, и его тихом приятеле в синем, у которого был такой вид, словно все происходящее надоело ему донельзя. Он не любил вспоминать, как они поймали его в переулке, прижали к стене, и стоило Джи-Мэку произнести первую ложь, как толстяк засунул пальцы в рот Джи-Мэка и захватил ими его за язык. Джи-Мэка тогда чуть не вытошнило от пальцев этого типа, но худшее только начиналось: в голове Джи- Мэка зазвучали голоса, тошнота подкатила к горлу. Ощущение того, что чем дольше он позволит этому человеку прикасаться к нему, тем хуже ему будет, овладело им, и, казалось, все его внутренности скрутятся и выйдут наружу в руки к этому типу.
Он признался, что это были его девчонки, но он не слышал о них с той ночи. Они исчезли, но они ничего не видели. Они все время были наверху. Они не знали ничего, что могло бы помочь полицейским.
Тут-то все и прояснилось, и Джи-Мэк проклял тот час, когда он согласился взять Серету и ее подружку, эту наркоманку, в свою конюшню. Жирный объяснил ему, что их волнует не то, что те видели.
Они ищут то, что женщины взяли.
На второй вечер счастливый и пресыщенный после нескольких часов умеренного удовольствия, Уинстон показал Серете коробочку, пока Алиса приводила себя в порядок. Ему нравилось показывать свою коллекцию красивых вещиц этой темноволосой девчонке (она была сообразительнее и живее, чем ее подруга), объяснять происхождение некоторых из экземпляров, рассказывать истории, с ними связанные. Серета догадалась: кроме секса Уинстону просто хотелось с кем- нибудь поговорить. Она не возражала. Это был хороший старик, щедрый и безобидный. Возможно, он поступал не очень умно, доверяя женщинам, которых едва знал, тайны своих сокровищ, но по крайней мере ей, Серете, он довериться мог, а она уж глаз не спускала с Алисы на случай, если та вдруг соблазнится украсть какую-нибудь вещицу в надежде позже продать.
Коробочка, которую он держал, была не такая интересная, как другие сокровища в его владении: драгоценности, картины, крошечные слоновые статуэтки. Потускневшее серебро, никакой резьбы или украшений. Но Уинстон рассказал ей, какая это древняя вещица и как она ценна для тех, кто понимает, что она представляет собой. Старик осторожно открыл коробочку. Внутри Серета увидела свернутую бумажку, вернее нечто, напоминавшее бумагу.
— Нет, не бумага, — подсказал ей Уинстон. — Пергамент.
Взяв чистый носовой платок, он вытащил кусочек пергамента и развернул перед ней. Серета увидела какие-то слова, знаки, буквы, рисунки зданий и прямо посередине край, напоминавший край крыла.
— Что это? — удивилась Серета.
— Это карта, — ответил он, — или часть ее.
— А где другая часть?
Уинстон пожал плечами.
— Кто знает? Потеряна, возможно. Это только одна из многих частей. За долгие годы остальные разошлись по всему миру. Я когда-то надеялся, что смогу отыскать их, но теперь уже сомневаюсь, по силам ли мне это. В последнее время стал подумывать, не продать ли. Я уже навел кое-какие справки. Там посмотрим.
Он положил пергамент на место, затем закрыл коробочку и поставил на маленькую полку около туалетного столика.
— Почему бы не положить ее в сейф? — спросила Серета.
— Зачем? — удивился Уинстон. — Будь ты вором, ты бы взяла ее?
Серета посмотрела на полку. Коробка затерялась среди сувениров, каких-то украшений, которые, казалось, заполняли каждый угол дома Уинстона.
— Если бы я была вором, я не смогла бы даже найти ее.
Уинстон удовлетворенно кивнул, затем сбросил с себя халат.
— Пожалуй, еще разочек.
«Виагра», — подумала Серета. Эта проклятая синяя пилюля порой становилась настоящим бедствием.
Джи-Мэк не стал долго раздумывать, когда ему предложили деньги за любую информацию, которая могла бы подсказать, где найти проституток. Никто не оставлял ему никакого выбора, так как толстый четко дал понять, что, если Джи-Мэк попытается обвести их вокруг пальца, ему не поздоровится и в результате кто-то другой приберет за ним его шлюх. Джи-Мэк нанял ищеек, но никто ничего не слышал ни о той, ни о другой женщине. Серета отличалась осторожностью и сообразительностью. Если Алиса осталась вместе с Серетой и во всем слушается подругу, а то и пытается сопротивляться своей пагубной страсти, они могут скрываться довольно долго.
И тут вернулась Алиса. Она позвонила дверь в их лежбища на Кони-Айленд и попросила пустить ее. Было уже поздно, и только Летиция оставалась дома, ее свалил какой-то вирус. Петиция был пуэрториканкой и новенькой, но ее тоже обо всем предупредили, и она знала, как поступить, если Серета или Алиса вдруг появятся. Она впустила Алису, уложила на одну из коек, затем позвонила Джи-Мэку на сотовый. Тот велел ей удержать Алису на месте, не позволять ей уйти.
Но, когда Летиция вернулась в спальню, Алиса уже ушла, прихватив с собой сумку Летиции с двумя сотнями долларов. Худенькой негритянки и след простыл, когда пуэрториканка выскочила на улицу. Джи-Мэк пришел в ярость, когда вернулся. Избив Летицию, изрыгая на нее все проклятия, которые только приходили ему на ум, он прыгнул в автомобиль и стал прочесывать улицы Бруклина, надеясь поймать Алису. Догадываясь, что наркоманка попытается воспользоваться деньгами Летиции, он объехал всех торговцев, кое-кого из них он знал по имени. Он добрался уже почти до Кингс Хайвэй, когда наконец увидел ее. Алиса сидела в наручниках на заднем сиденье полицейского автомобиля.
Джи-Мэк последовал за автомобилем к полицейскому участку. Он мог бы дать за нее залог, но, приди кому-нибудь в голову связать ее с происшествием у Уинстона, Джи-Мэк огребет уйму неприятностей, а он этого не хотел. Сутенер позвонил по номеру, который толстый тип дал ему, и передал тому, кто ответил, где находится Алиса.
Человек сказал, что они позаботятся обо всем. Днем позже появился Синий и заплатил Джи-Мэку. Не столько, сколько ему обещали, но (вкупе с подразумеваемой угрозой расправы, если он станет жаловаться) достаточно, чтобы удержать его от возражений, и больше чем достаточно для первого взноса за машину.
Они велели ему держать язык за зубами, и Джи-Мэк молчал. Он заверил их, что у Алисы нет родственников и никто не придет справиться о ней. Он сказал, что знает это наверняка, поклялся в том, что знает ее очень давно, что мать ее умерла от инфекции, а отец был негодяем, которого убили в драке из-за какой-то женщины пару лет спустя после рождения дочери, которую он никогда не стремился видеть. Джи-Мэк все это выдумал по ходу дела, случайно угадав правду об отце, но это не имело значения. Он заплатил полученными за Алису деньгами за «катлэс сьюприм» на хромированных двадцатитрехдюймовых дисках «Джорданс» и поставил машину в безопасный гараж. Джи-Мэк буквально ожил, пора было наращивать и укреплять конюшню, но он всего несколько раз садился за руль нового приобретения, предпочитая держать машину в тщательно скрываемом гараже и лишь иногда посещать ее, как любимую женщину.
Правда, полицейские могли еще раз прийти к нему из-за залога, но у них и без того дел по горло в этом большом, блудливом городе, и им некогда волноваться о какой-то уличной проститутке, да еще наркоманке, которая удрала, чтобы уйти из жизни.
И вдруг возникла эта негритянка со своими вопросами, и Джи-Мэку не понравилось выражение ее лица. Он вырос среди таких женщин. Если им не показать сразу же, с самого начала, где их место, они не отстанут. Как собаки. Джи-Мэк и ударил ее поэтому. Именно так он всегда поступал с женщинами, которые пытались идти ему наперекор.
Возможно, она уехала и забыла о нем.
Он надеялся на это. Если она начала задавать вопросы и убедила кого-нибудь еще задавать те же вопросы, люди, заплатившие ему, могут прознать про это. И вот тогда — Джи-Мэк не сомневался ни секунды, дабы подстраховать себя, они свяжут его, пристрелят и захоронят в багажнике его автомобиля.
Мы с Луисом оказались в странной ситуации. Я не работал на него, но работал
