О социализме и русской революции

тогда мы сразу обрели бы повод для двух «немецких массовых забастовок»: одной — в защиту избирательного права в рейхстаг и другой — за завоевание прусского избирательного права.

«Это, — говорит Каутский, — представляется мне в настоящее время наиболее перспективным путем подготовки массовой забастовки для борьбы за прусское избирательное право: только благодаря повышению значения рейхстага в сознании народных масс они придут к пониманию значения избирательного права в рейхстаг. Самым превратным является противоположный путь фанатических приверженцев массовой акции, изображающих незначительными дееспособность рейхстага и тем самым избирательного права в рейхстаг».[66]

Не знаешь просто, чему больше восхищаться в этом дьявольски ловком тактическом плане кампании, на лбу которого написано, что он хитроумно придуман за письменным столом в тихой обители мыслителя. Итак, мы должны «добиться того», чтобы побудить рейхстаг к социальным реформам, к великолепным деяниям, к «позитивной работе»! Но ведь как раз теперь достоянием даже самого скромного агитатора социал-демократии стало то, что рейхстаг, чем дальше, тем сильнее, обречен на бесплодие, что для рабочего класса у него все чаще есть только камни вместо хлеба, что наша социальная реформа, чем дальше, тем больше, превращается из защиты рабочих в наступление на рабочих. И вот мы должны только в будущем добиться того, что сможем срывать распрекраснейшие социал-реформистские фиги с этого чертополоха буржуазной реакции? И благодаря чему? Только благодаря тому, что изберем еще больше депутатов в рейхстаг! Еще десять, еще двадцать социал-демократов в рейхстаге — и на каменистой почве реакции постепенно заколышется золотая пшеничная нива «позитивной работы»!

То, что социал-реформистское бесплодие германского рейхстага, как, впрочем, ныне и большинства капиталистических парламентов, отнюдь не случайность, что оно является лишь естественным продуктом усиливающегося обострения противоречия между капиталом и трудом, что в век растущей картеллизации промышленности, подстрекательских союзов работодателей, массовых локаутов и курса на каторжные тюрьмы никакая новая социал-реформистская весна расцвести не может, что любая «позитивная работа» в парламенте становится с каждым годом все бесперспективнее по мере того, как железная поступь империализма растаптывает всякую буржуазную оппозицию, лишает парламент какой-либо самостоятельности, инициативы и независимости, заставляет его деградировать до уровня презренной машины, говорящей «да» военным ассигнованиям, — все это вдруг ускользает от блаженно-сияющего взгляда Каутского. Исторический опыт пятидесяти лет парламентской работы, вся сумма сложных экономических и политических факторов новейшей фазы международного развития капитализма, усиливающееся обострение противоречий во всех областях — все это превращается у него лишь в злобное изобретение «фанатичных приверженцев массового действия», которые переворачивают все, когда говорят о закате парламентаризма, и пренебрежительно относятся к рейхстагу. Однако в таком «извращении» уже давно повинны другие люди. Бебель говорил в Дрездене в 1903 г.:

«Я могу вам только сказать: мы больше не можем вносить инициативные запросы; а если мы внесем предложение… создать социальную комиссию, которая занималась бы законами о защите труда и учитывала бы все эти запросы, неужели вы действительно воображаете, что вам удастся затем что-нибудь сделать?.. Существует не только процедурная невозможность окончательно решить все эти вопросы наряду с другими, подлежащими обсуждению… нет, решающее в том, что вся законодательная кухня в Германской империи, а также во всех других парламентах мира столь жалка, столь неудовлетворительна и несовершенна, что если сегодня закон готов, то уже на другой день весь мир видит: его еще не раз надо снова изменять. Почему это происходит? Потому, что классовые противоречия становятся все острее, так что в конечном итоге делают полузаконы, ибо цельные больше не получаются… Я часто спрашивал себя: а стоит ли при этом положении вещей парламентская деятельность затраченного труда, времени, денег? Мы многократно работаем в рейхстаге впустую. Я спрашивал себя об этом не раз, но, само собою разумеется, у меня слишком боевая натура, чтобы я слишком долго предавался таким мыслям. Я говорил себе: они делу не помогут, все это надо проглотить и переварить! Надо делать то, что можно, но не заблуждаться насчет ситуации! Я хочу высказать вам это для того, чтобы вы не думали, что раз нас тут теперь 81 человек, то мы можем выкорчевать парламентский лес».[67] Так говорил о парламентской деятельности человек, который проработал в этой области целую жизнь, который создал социал-демократическую парламентскую тактику. А теперь Каутский обещает нам, что, если мы изберем туда еще больше депутатов, они смогут выкорчевать парламентский лес! Бебель провозгласил в Дрездене насчет перспектив парламентаризма: «Итак, никаких иллюзий, ни в одной области! Это не повредит ни вашему телу, ни вашему духу; напротив, это может пойти вам только на пользу».[68] А ныне Каутский пытается посеять самые опасные парламентские иллюзии.

Но его хитрый тактический план имеет еще одну интересную сторону. Мы должны сначала путем «позитивной работы» в рейхстаге пробудить у масс интерес к прусскому избирательному праву. Только такое «наглядное обучение» создаст решительных борцов за прусское избирательное право. Значит, без «позитивных завоеваний» масса значения парламентской деятельности не понимает? А как же мы тогда пришли к нашим четырем с четвертью миллионам голосов на выборах в рейхстаг? Каким же образом мы вот уже 40 лет идем от одной избирательной победы к другой, не имея возможности, как теперь признает сам Каутский, проделать в рейхстаге какую-либо запретную «позитивную работу»? Может быть, мы пытались, по рецепту Каутского, поймать массы на приманку «позитивной работы» для использования их избирательного права? Послушаем же снова, что говорил об этом Бебель еще в Эрфурте в 1891 г., выступая против Фольмара:

«Но для нас дело идет о том, что мы показываем массам, как противники на их же собственной почве отказывают им в осуществлении самых элементарных и самых справедливых требований. Это просвещение масс насчет наших противников есть главная задача нашей парламентской деятельности, а вовсе не вопрос, будет ли сначала реализовано какое-нибудь требование или нет. С этих точек зрения мы постоянно выдвигали свои предложения… И наша деятельность такого рода, как доказывают многочисленные письма, находила самую благоприятную оценку в широких кругах рабочих. Значит, мы всегда отстаивали правильную позицию, речь идет в первую очередь не о том, добьемся ли мы того или иного; для нас главное в том, что мы выдвигаем такие требования, какие не может выдвинуть ни одна другая партия».[69]

Итак, не «позитивная работа», а разъяснительная агитация в рейхстаге — вот что привлекло к нам растущие отряды сторонников на выборах. Оппортунистами в партии до сих пор были те, кто утверждал, будто к массам надо идти с «позитивной работой» в руках, иначе народ нас «не поймет». Партия же в большинстве своем всегда с презрением отвергала ловлю масс на приманку обещания «позитивных завоеваний». И тем не менее мы привлекли на свою сторону миллионы избирателей и даже при бурном одобрении масс уже в 1905 г. заявили, что ради защиты этого избирательного права в рейхстаг, которое еще почти ни на йоту не продвинуло нас по части «позитивных завоеваний», надо делать максимум возможного^*.

Итак, весь тактический план Каутского идет по ложной колее, это оппортунистическая спекуляция на социал-реформистском бабьем лете рейхстага и на оппортунистической ловле масс на удочку «позитивной» парламентской работы.

Но что же остается здесь осязаемого для тактики партии, если исключить из этих рассуждений всякие «если бы да кабы» музыки будущего? Выборы в рейхстаг, приобретение новых мандатов — вот панацея, вот альфа и омега этого ничего-кроме-парламента-ризма, вот все, что может сегодня рекомендовать партии Каутский.

IV

Уже много лет не испытывали мы в наших рядах такой всеобщей живой потребности идти вперед, придать нашей тактике большую мощь и боеспособность, а нашему организационному аппарату — большую гибкость, чем теперь. Критика собственных недостатков в партийной жизни и в методах работы, которая, как всегда, является первым серьезным предварительным условием любого внутреннего прогресса в рядах социал-демократии, и на этот раз вышла из самых недр организации, нашла сильное эхо в самых широких кругах партии. Казалось бы, повод для такой самокритики есть. Борьба за прусское избирательное право