О социализме и русской революции

после блестящего начала в 1910 г. пришла в состояние полного застоя. Акции партии, как и фракции в борьбе против военных ассигнований, по всеобщему ощущению, оказались не на высоте. Особенно глубокое беспокойство в партийных кругах вызвала тактика фракции в отношении законопроекта о покрытии расходов. Уровень организации и число подписчиков нашей прессы показывают самый минимальный прогресс за все время существования партии, а местами даже регресс. Пусть все эти явления и не дают оснований для покаянных проповедей насчет нашего безнадежного «обуржу-азивания», все же для боевой партии, а особенно для партии самокритики, как наша, они служат поводом для серьезного анализа собственных сил и методов борьбы. Как показывает со всех сторон партийная печать и ход партийных собраний, самые широкие круги товарищей испытывают серьезную потребность поспорить по всем возникающим вопросам, сомнениям и проблемам.

Только Каутский, тот самый Каутский, который упрекает меня в «недостаточном знакомстве с чувствами и жизненными условиями пролетариата»,[70] ни в малейшей мере не почуял этого стремления и беспокойства наших масс. Он со своей стороны не видит в нашей партийной жизни никаких недостатков. Хотя продолжения Демонстраций за избирательное право, которые сам Каутский в мае 1910 г. считал необходимыми, и не последовало; хотя борьба за избирательное право вот уже три года как замерла, Каутский находит все в полном порядке и заявляет, что только Мост и Гассельман^* могли бы мечтать о чем-либо ином. Если наше поведение во время обсуждения военных ассигнований критикуют как неудовлетворительное, то Каутский требует, чтобы ему показали массовые акции против таких законопроектов во Франции, Италии, Австрии. Более того, он даже со злобным юмором требует от сегодняшней России показать германской социал-демократии, насчитывающей миллион членов партии, пример акции против милитаризма.

Если товарищи по партии в провинции воспринимают вялость масс в борьбе против военного бюджета как горькое и постыдное разочарование, то Каутский считает эту трусость совершенно понятной и с леденящим сердце холодом восклицает: а чего бы ради массе возбуждаться? Ведь, по нему, дело шло всего лишь о распространении всеобщей воинской повинности на всех годных к военной службе мужчин, благодаря чему самое чудовищное во всех этих военных бюджетах выглядит почти столь же безобидным, как пожалование ордена четвертой степени какому-нибудь прогрессистскому лидеру.

В 1909 г. Каутский еще резко критиковал поведение фракции при обсуждении финансового законопроекта^*, требовал даже обструкции, а на Лейпцигском съезде партии решительно выступал против голосования за прямые налоги, поскольку они были увязаны с косвенными, и заявлял: «Мы никогда не сумеем утверждать для нынешней системы никакого налога на цели, которые мы отвергаем».[71] Зато сегодня он не находит против поведения большинства фракции ни единого слова протеста. Да, теперь он празднует великолепную победу и начало весны «позитивной работы» в рейхстаге. И даже упадок организации, уменьшение числа подписчиков не смогли вывести Каутского из созерцательного спокойствия отрешенного от жизни философа.

«Никакого сомнения, — говорит он, — в партийной жизни в данный момент следует отметить определенный застой, который в некоторых местах привел даже к сокращению количества подписчиков и численности членов партийных организаций. Это явление конечно не радостное, но далеко еще не внушающее опасений».[72]

Подумать только: тот самый Каутский, который вообще полагается только на организованных, только вместе с ними желает вести все классовые битвы, который видит в организации не просто сознательное ядро и руководящий авангард пролетариата, а вообще все и вся классовой борьбы и истории, вдруг проявляет странную невозмутимость, когда сам констатирует упадок наших организаций! Да, ради того, чтобы представить этот упадок «не внушающим опасений», он даже доходит до весьма внушающей опасения теории, будто «можно иметь ту же самую заинтересованность в целях нашего движения, независимо от того, состоишь ли ты в организации или нет».[73] Счастье еще, что «Neue Zeit» не слишком широко распространяется в массах, иначе вяло относящиеся к организации лица нашли бы у нашего сверхтеоретика прелестнейшее оправдание своему недопустимому поведению. Когда кто-либо из нас отваживается утверждать, что в отдельные бурные моменты, в определенных исторических ситуациях неорганизованные должны, наряду с организованными и под их руководством, принимать участие в борьбе за великие народные цели, Каутский впадает в благороднейшее возмущение по поводу такого бланкизма, путчизма, синдикализма. Но когда надобно приукрасить существующее со всеми его недостатками и убаюкать самокритику партии, тогда Каутский вдруг открывает нечто такое, чего до него никто и не ведал и не знал: что можно даже проявлять «ту же самую заинтересованность» в целях нашего движения, независимо от того, состоишь ли ты в партии или нет!

Это такая официозность, чище которой никто никогда не высказывал в нашей партии и уж во всяком случае — в органе идейной и теоретической жизни социал-демократии. И во всяком случае, это такое применение теории, которое не имеет ничего общего с духом марксизма. В марксовом духе теоретическое познание существует не для того, чтобы плестись позади действия и готовить оправдывающий успокоительный отвар для всего того, что когда-либо сделано или не сделано «высшими инстанциями» социал-демократии, а, наоборот, для того, чтобы руководить, идя впереди партии, побуждая ее к постоянной самокритике, вскрывая недостатки и слабости движения, показывая новые пути и открывая новые горизонты, невидимые в ходе повседневной будничной работы.

Каутский же, наоборот, борется против мысли о наступательной тактике, против требования инициативы, против лозунга массовой забастовки. А то, что он может предложить, это всего лишь опаснейшие иллюзии в отношении парламентаризма. Весной 1910 г., когда партия в разгар демонстраций за прусское избирательное право обсуждала вопрос о средствах дальнейшей борьбы, Каутский вмешался в это обсуждение, чтобы подвести теорию под разоружение в избирательной борьбе и в духе руководящих партийных кругов направить все внимание и всю энергию на предстоящие выборы в рейхстаг. Выборы в рейхстаг! Это был единственный тактический лозунг Каутского. На выборах в рейхстаг — вот на чем следовало сконцентрировать все надежды. После выборов Каутский обещал «совершенно новую ситуацию» и рисовал перспективу «нового либерализма». Правда, и этот «новый либерализм», как и все политические гороскопы Каутского, тоже облекался в сплошные «если бы да кабы», а любое позитивное утверждение задним числом снималось ограничительными условиями. И все же единственная доступная пониманию цель и ядро его высказываний, а также смысл броского словца о новом либерализме заключались в том, чтобы пробудить надежды на «новое среднее сословие» и перенести центр тяжести политической борьбы в парламент.

«Благоприятность нынешней ситуации, — писал Каутский 25 февраля 1912 г. в «Vorwarts», — не в том, что либералы вдруг вышли на арену как решительные борцы за демократическую революцию, а в том, что поведение либералов по отношению к нам расстраивает все планы реакционеров. Наша избирательная победа их не обескуражила, с возможностью ее считался весь мир. Но они ожидали, что под впечатлением пролетарской победы на выборах либералы, охваченные паническим ужасом, целыми толпами свернут в реакционный лагерь, превратят слова о реакционной массе в истину…

И это наверняка произошло бы и без нового среднего сословия. Но так появилась не только сильная социал-демократия, а рядом с ней появился и либерализм, готовый на борьбу против правых, которые в противоположность им находятся в меньшинстве».[74]

И к концу:

«Соотношение сил различных партий и классов, не созданное, правда, недавней избирательной борьбой, но ею раскрытое, породило политическую ситуацию, которой не было во всей прежней истории Германии. Не следует ни впадать в парламентский кретинизм, ни преувеличивать власть рейхстага и силу либерализма, чтобы прийти ко взгляду, что центр тяжести нашего политического развития снова находится в рейхстаге и парламентские бои в данной ситуации могут значительно продвинуть нас вперед — разумеется, не сами по себе, а благодаря обратному воздействию на массы, которые остаются прочной основой нашей силы, как бы ни складывалась парламентская расстановка сил».[75]

Выборы в рейхстаг давно миновали, а «совершенно новая ситуация» так и не наступила, напротив,