какая инфекция поселилась в его венах!) Вдруг Грэйвен осознал, что бородатый сосед обращается к нему.
– Что? – раздраженно спросил он. – Что вы сказали?
– Крови, говорю, должно быть больше, больше, чем вы можете представить.
– О чем вы?
Когда сосед говорил, он обдавал Грэйвена влажным дыханием – кажется, даже с капельками слюны. При этом в его горле что-то булькало – неприятный дефект речи.
– Когда убиваешь человека… – начал он.
– Это была женщина, – нетерпеливо заметил Грэйвен.
– Какая разница.
– И вообще убийство тут ни при чем.
– Это неважно.
Кажется, они вступили в абсурдные, бессмысленные пререкания в темноте.
– Я-то, видите ли, разбираюсь в этом, – сообщил бородатый коротышка с невероятным апломбом.
– В чем разбираетесь?
– В таких вещах, – неопределенно ответил сосед.
Грэйвен повернулся, пытаясь разглядеть его. Никак сумасшедший? Может быть, это предостережение – смотри, мол, и ты можешь стать таким же и так же будешь бормотать бессвязицу, подсаживаясь к незнакомцам в пустых кинозалах… Только не это. Господи, думал он. Нет! Я не сойду с ума. Он всматривался, но видел только темный силуэт.
А сосед продолжал говорить сам с собой:
– Разговоры, разговоры… Говорят, что это все ради пятидесяти фунтов! Но это ложь. Есть ведь причины и причины – а они вечно хватаются за самую очевидную, нет, чтобы в ней корень посмотреть!.. Тридцать лет – одни рассуждения. Простаки, какие простаки… – добавил он почти беззвучно, все с теми же нотками самомнения в голосе.
Так вот оно каково – безумие… Но пока он это понимает, он сам нормален – по крайней мере относительно. Может быть, менее нормален, чем искатели любви из Гвардейского парка на Эджвейр-Роуд. Но более нормален, чем этот тип. Поэтому бормотание безумца под аккомпанемент расстроенного пианино сильно воодушевило Грэйвена.
Коротышка опять повернулся к Грэйвену, обдав его брызгами.
– Убила себя, говорите? Но кто это узнает? Вопрос ведь даже не в том, чья рука держит нож…
Неожиданно коротышка доверительно опустил ладонь на руку Грэйвена. Ладонь была влажная и липкая. Грэйвен произнес с ужасом, когда возможный смысл сказанного дошел до него:
– О чем вы говорите?..
– Дело в том, что я-то знаю, – сказал коротышка. – Человек в моем положении волей-неволей узнает почти все…
– В каком… положении? – спросил Грэйвен. Он ощущал липкую руку соседа и никак не мог сообразить, дошел ли он уже до истерического состояния. В конце концов, может быть дюжина объяснений; например, испачкал человек руки… патокой… да, патокой…
– Отчаянный шаг, как вы бы сказали… – голос коротышки то и дело замирал в его горле. А на экране меж тем происходило нечто странное: стоило на миг отвлечься, и сюжет резко прыгал вперед. Так всегда с этими старыми лентами, где только актеры двигаются медленно, но какими-то рывками. Молодая дама в ночной сорочке рыдала в объятиях римского центуриона. Причем раньше Грэйвен не видел ни ее, ни его. Титр: «В твоих объятиях, Люций, я не страшусь смерти».
Коротышка как-то понимающе захихикал. Он снова говорил сам с собой. Было бы нетрудно игнорировать его… если бы не эти липкие руки. К счастью, сосед убрал их и схватился теперь за спинку переднего кресла. Его голова все время заваливалась на бок, как у ребенка-идиота. Вдруг он произнес – ясно, хотя и непонятно к чему:
– Бэйсуотерская трагедия.
– Это что? – спросил Грэйвен. Он видел уже эти слова на плакате у входа в парк.
– Что это?
– Вот эта трагедия.
– Представляете – они назвали Каллен-Мьюс (Мьюс – кварталы многочисленных лондонских конюшен, перестроенных в жилые дома.), эти грязные конюшни, – «Бэйсуотер».
Вдруг коротышка закашлялся – он повернулся к Грэйвену и кашлял прямо на него – как-то мстительно. Потом сказал:
– Минуточку, где же мой зонтик…
Он встал.
– У вас не было с собой зонтика.
– Мой зонтик, – повторил он. – Мой…
Казалось, коротышка вдруг потерял дар речи. Он протиснулся мимо Грэйвена к проходу.
Грэйвен пропустил его, но прежде чем за коротышкой упала пыльная портьера выхода, экран загорелся ярким белым светом – пленка оборвалась. Тут же зажглась пыльная люстра. В ее свете Грэйвен увидел, чем испачканы его руки. Нет, безумие тут ни при чем. Это факт. Он, Грэйвен, сидел рядом с сумасшедшим, который в каком-то квартале… как его, Колон, Коллен… Грэйвен подскочил и помчался к выходу. Черная портьера ударила его по лицу. Но было поздно – маньяк скрылся, а от дверей он мог направиться прямо, налево или направо. Поэтому Грэйвен бросился к телефонной будке и с необычным для себя чувством решительности и нормальности набрал «три девятки».
Через какие-нибудь две минуты он дозвонился до нужного подразделения. Они явно заинтересовались и были очень любезны. Да, действительно убийство произошло. Именно в Каллен-Мьюс. Человеку перерезали горло хлебным ножом – от уха до уха. Ужасное преступление.
Он стал рассказывать им, как сидел в кино рядом с убийцей. Да, это мог быть только убийца, кто же еще: у него была кровь на руках… и он тут же с омерзением вспомнил влажную бороду. Да, крови там, должно быть, было очень много! Но тут инспектор Скотленд-Ярда прервал его.
– Но нет же, – сказал он, – убийцу мы поймали, сомнений нет. Это труп пропал…
Грэйвен повесил трубку. Глядя в пространство перед собой, он произнес вслух:
– Почему это должно было случиться со мной?! Почему со мной?!
Он вновь был в своем кошмаре – убогая грязная улочка за стеклом будки была лишь одним из бесчисленных туннелей, соединяющих между собой могилы, в которых ждали своего часа нетленные мертвецы. Он сказал себе: «Это сон… Это был сон…» – но, склонившись вперед, он увидел в закрепленном над телефоном зеркале собственное лицо, покрытое мелкими брызгами крови – словно на него дунули краской из распылителя. Грэйвен начал кричать.
– Я НЕ СОЙДУ С УМА! Я НЕ СОЙДУ С УМА! Я НОРМАЛЕН! Я НЕ СОЙДУ С УМА!..
Начала собираться небольшая толпа, а вскоре появился и полисмен.
Грэм Грин, английский писатель | Перевел с английского П.Вязников
О странах и народах: У колодца в пустыни
Светила луна. В ночном небе над песчаными барханами, обступившими, как стадо диких насупленных быков, домики Ербента, мерцали яркие звезды. Крошечное селение затерялось в центре Каракумов…
В просторном жилище Аннадурды, радушно принявшим нашу небольшую экспедицию, было
