обманывать. Я такими вещами не занимаюсь. С тем, чего вы просите, мы наверное не справимся…

Наступило молчание. Я смотрел вниз, на край вытертого ковра. Вот, оказывается, как обстоит дело. Пусть пока это всего лишь личное мнение Околовича. В отношении моих шансов на возвращение назад он может ошибаться. Но силы и возможности собственной организации Околовичу известны. Он не пытается обмануть меня. Это уже хорошо. Но что же будет с Яной и Алюшкой?

Околович повернул голову в направлении кухни:

— Валя, как насчет кофе?

— Несу, — отозвалась Валентина Константиновна.

Она стала расставлять чашки и кофейник на столе. Я пересел на ближний стул. Околович принял чашку из рук жены и устроился на углу дивана.

— Так, значит, вы оттуда… — сказала Валентина Константиновна. На вид она была совершенно спокойна. В голосе ее звучало не любопытство, а скорее какое-то уважение. Может быть, она подумала, что я член организации, вернувшийся из СССР. В оперативных делах по НТС были материалы об одной попытке похищения Околовича, сорвавшейся благодаря присутствию духа его жены. Правильнее было, наверное, — предупредить и ее об опасности.

— Оттуда… — повторил я. — У меня для вас есть хорошие новости.

Я рассказал ей о ее родственниках, о которых узнал из оперативных дел МВД. За многими из них велась слежка. МВД считало, что связные НТС могли бы использовать этих людей в качестве явок. Я же сумел сообщить Валентине Константиновне о последних событиях в жизни близких ей людей. Все, в основном, были живы и здоровы.

— Между прочим, у меня есть сведения о Ксении Сергеевне, — обратился я к Околовичу.

— Она жива? — встрепенулся он.

— Да. Но не на свободе. Вы, может быть, не знаете, — что после вашей встречи с ней в Ленинграде, она примерно через месяц рассказала обо всем старшему врачу поликлиники. Сразу, конечно, узнало и НКВД. В течение многих лет ее пытались приспособить ко всяким вариантам против вас. Она сопротивлялась. Кончилось тем, что вскоре после конца войны ее выслали в лагерь. Последнее, что я нашел о ней в делах был рапорт из Карлага о том, что ваша сестра вместе с другими заключенными объявила голодную забастовку. Рапорт датирован 50-ым годом. Вас, между прочим, после встречи с сестрой разыскивали по всему Советскому Союзу. Только когда захватили архивы польской контрразведки, узнали, что вы вышли сразу после этого в Польшу. Я читал и ваш рассказ и рассказ Колкова. Вообще, материалы на вас в Москве большие. Даже письма на квадратиках тетрадочной бумаги, которые вы посылали сестре во время войны, тоже подшиты к делу.

Околович иронически покачал головой:

— Ценят, значит…

— Да. И отчаянно ненавидят.

Я повернулся опять к Валентине Константиновне:

— Но я принес вам и плохие новости. Лучше сказать о них сразу. Я офицер-разведчик. Советское правительство послало меня сюда с заданием организовать убийство вашего мужа. Я, конечно, не собираюсь выполнять это задание. Поэтому и пришел к Георгию Сергеевичу. Я предлагаю, ему вместе перехитрить советскую разведку и сорвать не только этот план, но и будущие планы. Но я не один. У меня в Москве семья. Когда вы пришли, я как раз просил Георгия Сергеевича помочь мне обеспечить безопасность моей жены и сына…

— И выяснилось, что в Москве нас считают более сильными, чем мы есть на самом деле, — вмешался Георгий Сергеевич. — Но я вот о чем думал… Положение такое, что приходится искать любого выхода… Как бы вы отнеслись к тому, чтобы посоветоваться с иностранцами? У них ведь, наверное, есть такие возможности, которые нам и не снились.

— С властями? Боже упаси! — ответил я. — Они подымут тревогу и могут все погубить. И потом, все, что их будет интересовать, это разведывательные данные в моей голове и покупка меня на иностранную валюту.

Околович поднял руку утихомиривающим меня жестом:

— Я не о властях говорю. Власти, конечно, могут все испортить. Я о других иностранцах. Некоторые наши связи. Больше наши знакомые, чем связи. У этих иностранцев, кажется, есть голова на плечах и чувство порядочности. Во всяком случае, можно посоветоваться, не давая никаких обязательств.

— Ну, что ж:… Если не давая никаких обязательств… Только не говорите им обо мне ничего точного.

Околович улыбнулся:

— А я и сам ничего точного о вас не знаю. Имя ваше может быть выдуманное. Документов ваших я не проверял. Что-же я им могу сказать?

— Ну, я вообще… Приметы мои не надо им давать. Хорошо бы так все рассказать, чтобы они не разобрались, к какой службе я принадлежу. И об агентах не стоит. Если они всполошат мою сеть, мы можем все потерять… А в принципе…

Да… В принципе… Я понимал, что Околович предоставляет мне свободный выбор. Искренность его поведения подсказывала, что захоти я подняться и уйти, никто не будет останавливать меня силой. Но что тогда? Отойти в сторону и допустить убийство Околовича? Невозможно. Это решено нами еще в Москве раз и навсегда. В то же время переход на Запад, к властям, и публикация всей истории для меня тоже неприемлемы. Это могло бы обезопасить Околовича, но в ответ на мой удар последует удар МВД по семье. Не говоря уже о том, что переход на Запад в моем положении равносилен сдаче всех позиций и расписке в собственном бессилии. Что же тогда делать? Может быть, действительно, помощь иностранцев решит вопрос о прикрытии моей семьи? Это не власти, отдельные люди, друзья НТС. Такую связь можно оборвать, если они захотят взять инициативу в свои руки. Переговоры будет вести Околович. Я могу остаться полностью в тени. В конце концов, мало ли семей на территории Советского Союза, которые НТС по тем или иным соображениям хотел бы обезопасить…

Валентина Константиновна собрала чашки и унесла их в кухню. Звяканье посуды заставило меня очнуться и увидеть, что Околович терпеливо ждет. Я ответил ему решительно:

— Хорошо. Другого выхода, видимо, нет. Давайте попробуем… Но очень прошу вас: выдумайте какого-нибудь теоретического советского офицера. Не обязательно разведчика. Вы же можете им объяснить, что я пришел к вашей организации и их помощь нужна только в отношении семьи.

Околович одобрительно кивнул.

— Согласен. Мы тоже не захотим вас потерять. Я, правда, еще раз могу сказать: по-моему, без иностранной помощи в таком деле не обойтись. Но будем вести переговоры пока на теоретической базе. Есть только еще один вопрос… Кого вы предпочитаете: французов, англичан или американцев?

— Англичан не стоит, — попросил я. — Мне кажется, что во имя интересов британской империи они могут нас обмануть или даже выдать… Французы не знаю, справятся ли…

— Тогда, значит, американцы, — не стал спорить Околович. — А как мы с вами будем держать связь? Я ведь не знаю ни где вы живете, ни как вас искать.

— Давайте, назначим встречу, — предложил я. — До понедельника вы успеете что-нибудь выяснить?

— Думаю, что да, — сказал Околович. — В понедельник… Где?

— Назначайте вы. Я Франкфурт плохо знаю.

— Хорошо. Оперу знаете?

— Проходил мимо. Такое полуразрушенное здание и площадь со сквером рядом с ним?

— Да, да. В крайнем случае спросите. Опера здесь одна. Так вот, с правой стороны, если встать лицом к зданию, есть стоянка для автомашин, такие разлинованные полоски асфальта, вы знаете. Я приеду туда на машине, остановлюсь поближе к зданию и буду вас ждать. Машина Опель Олимпия, серая, довольно потрепанного вида. Площадь перед Оперой большая. Вам будет удобно осмотреться как следует и придти прямо в машину. А там поедем куда-нибудь. За город, например. Разговаривать будет удобнее.

— Прекрасно, — согласился я. — А время? Шесть часов вас устраивает?

— Вполне. Как раз после работы. Но тут есть одно обстоятельство…

В первый раз за весь разговор Околович замялся и стал подбирать слова. Однако он тут же взял себя

Вы читаете ПРАВО НА СОВЕСТЬ
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату