сказал покорный слуга самому себе. Я покончил с мыслями о ней, когда переспал с другой, более привлекательной женщиной, которая затем покончила с собой. Впоследствии кто-то еще заплатит за это; впоследствии, но не сегодня. Сегодня мы шли по следу опаснейших политических террористов и зловещих акул наркобизнеса, в существовании которых я крепко сомневался.
– Прокати разок мимо баржи, – приказал Лоусон, сидящий рядом со мной. – Не сбавляй скорости. Следи за дорогой, окрестности я буду разглядывать сам.
Мы с Лоусоном, как старшие офицеры, расположились позади. Мужчина, которого некогда в Нассау я узнал как Бердетта, занял переднее правое сидение. За рулем сидел младший солдат нашей армии: худощавый, темноволосый парнишка по фамилии Эллершоу. Последний, как я заметил, просто трясся от волнения. Он то и дело зевал, как будто засыпая, – верный признак нервного перевозбуждения – но с управлением справлялся вполне прилично. Бердетт, невысокий коренастый светловолосый мужчина, производил впечатление спокойного, уверенного в себе человека, но и он немного колебался.
Сидящий рядом со мной Лоусон так и рвался в бой, рвался так, что временами почти забывал, как сильно ненавидит меня за то, что я неоднократно выставлял его не в самом лучшем свете. Почти, но не совсем. Хорошенькая группа захвата, хмуро подумал я. Если они почти намочили штаны, когда нам предстоит иметь дело с тройкой немытых хиппи, среди которых – девушка, чего ожидать от этих людей в случае настоящей опасности?
Пока мы проезжали мимо, я, не поворачивая головы, заметил освещенные окна плавучего дома, достаточно крупного в своем роде сооружения, сделанного из стекловолокна. Некогда белая краска успела выцвести и облупиться. Рулевой пост размещался на палубе под изорванным белым навесом – некогда, если не ошибаюсь, они именовались крышами Бимини. Причал, у которого стояло судно, представлял собой массивное сооружение, рассчитанное на большие грузовые баржи, но половина его обрушилась в канал, оставив сваи, торчащие из воды наподобие обломков черных зубов. Неподалеку от причала, на усыпанной гравием площадке, между улицей и стеной канала, стоял маленький, изрядно потрепанный форд-фургон. Я уловил отзвуки музыки – чего-то громкого, с тяжелыми ударными инструментами.
– Сейчас свернешь налево, – сказал Лоусон. – Вон к тем складам, или ангарам. Припаркуйся так, чтобы нас не было видно отсюда. Вы готовы, Хелм?
– Относительно, – ответил я. – Вы уверены в целесообразности этого путешествия?
Соображения дипломатии требовали явить определенную сдержанность. Нетерпеливый герой ни у кого не вызывает восторга.
– Вы сами вызвались отправиться с нами. Никто вас не просил.
Итак, требования дипломатии были удовлетворены. Эллершоу отыскал пустырь между двумя темными сооружениями из шлакоблоков, выбитые окна которых свидетельствовали о заброшенности, и пристроил туда седан. Мы выбрались наружу. Автоматы моих напарников зловеще поблескивали в темноте. Покорному слуге скорострельное оружие предложить не удосужились, но я по этому поводу не испытывал особых сожалений. Всегда считал, что автоматы предназначаются для людей, которые не умеют стрелять и рассчитывают десятком разбросанных пуль добиться того, для чего достаточно одного точного выстрела. Иногда это и срабатывает, но в любом случае представляется не слишком экономным.
– Дайте нам время занять позиции, – сказал Лоусон.
– Сколько угодно, – отозвался я. – Мой девиз: “не торопись”.
– К черту ваши девизы. Дайте пятнадцать минут я начинайте действовать.
Я бросил взгляд на светящийся циферблат часов. – Пятнадцать минут. Ваше пожелание для меня закон.
Лоусон издал сдавленное рычание и двинулся прочь в сопровождении свиты. Как всегда в подобных обстоятельствах мне припомнился генерал, который сказал, что сумеет управиться с врагами, но упаси Бог иметь дело с союзниками. Имя его я позабыл. Тихие звуки шагов стихли вдали, и на пустыре вновь воцарилась тишина: отдаленные отзвуки городской жизни почти не долетали сюда. На протянувшейся вдоль канала улице появилась машина, я увидел как Лоусон со товарищи быстро прижались к стене, выжидая, пока она проедет. Затем исчезли из виду.
Я направился к цели другим путем, обходя склады с обратной стороны. Быстро миновал протянувшийся за ними пустырь, перебегая от кустов к остову старой машины, а затем к отслужившему свой век побитому старому рефрижератору. На дорогу вышел примерно в сотне ярдов ниже по течению – точнее, отклонившись в сторону устья канала, где он наконец впадает в реку Майами, затоку Бискейн, Флоридский пролив или куда-либо еще. Прошел чуть дальше, туда, где дорога совершала небольшой поворот, скрывая меня из виду людей на борту плавучего дома и в его окрестностях, перебрался через проезжую часть и оказался среди кустов, окружавших канал. Брент назвал их густыми зарослями. Что именно там росло, сказать затрудняюсь. Возможно, манговые деревья. Ботаник, особенно ночью, из меня никудышний.
Затем, с мыслью о змеях и аллигаторах, я ступил в воду. Появление здесь акул представлялось маловероятным, чего нельзя было сказать о барракудах. Вдобавок мне припомнились фигурировшие в одной газетной статье аквариумные пираньи, которых выпустили где-то в окрестностях Флориды, после чего они успешно прижились в этих местах. В той же статье упоминалось и о зубатках, но я пришел к выводу, что уж с ними-то человек должен суметь управиться, будь-то на суше или в воде. Нынешнее купание не входило в планы предстоящей баталии и являло собой мою собственную, возможно, не слишком удачную задумку. Не исключено, что я вернусь из похода промокший, грязный и нелепый, тогда как остальные воины прибудут чистыми и сухими, громко потешаясь над моим жалким видом. Однако агенты, которые боятся предстать в глупом свете, долго не живут. Вне зависимости от того, что подумает Беннетт, я был бы последним дураком, если бы явился к двери, указанной мне анонимным звонком, не попытавшись выяснить хотя бы что-нибудь о людях, скрывающихся за этой дверью.
Чрезвычайно медленно, дабы избежать плеска, я передвигался вдоль берега под прикрытием густых свисающих ветвей. По дороге сразился с боа-констриктором, оказавшимся выброшенной покрышкой, и оцарапал голень о что-то твердое и ребристое, что вполне могло быть или крокодилом, или еще одним отработавшим протектором. Перед глазами у меня стояли прозрачные голубые воды тропических морей, омывающие белоснежные пляжи. Затем мне припомнилась Элеонора Брэнд, и я испытал некоторое сожаление, что не позволил ей вкусить неповторимые прелести мокрой и грязной жизни секретного агента. Увы, помешанная девчонка скорей всего с удовольствием пробиралась бы вслед за мной по грязному каналу, не забывая делать пометки в своем водонепроницаемом блокноте. Возможно, и неплохо, что Беннетт неожиданно поддержал меня, когда я предложил ей остаться дома и играть со своими куклами – единственный случай, когда он хоть в чем-то со мной согласился.
Я остановился. От белого плавучего дома меня отделяло сейчас менее пятидесяти ярдов. Черные очертания причала вырисовывались почти на одном уровне с верхней палубой. Возможно, этому способствовал прилив, хоть я и испытывал некоторые сомнения касаемо наличия таковых в Майами. Предположительно, приливы здесь были, но точно этого я не знал. Не знал и многих других более или менее важных вещей. И наиболее важной из них, неожиданно осознал я, представлялся ответ на вопрос, почему закоренелый любитель рекламы мистер Беннетт из ОФБ этой ночью возражает против присутствия в организованной им экспедиции журналистки, могущей запечатлеть в бессмертной прозе его победу над зловещими силами террора. Брент также упоминал об этом странном феномене, но я думал о других вещах и не придал его словам особого значения. Вдобавок, хмуро подумал я, немалый интерес представляло и то, что ни Мак, ни я и не думали настаивать на моем собственном участии. Беннетт просто предположил или сделал вид, что предполагает подобную реакцию с нашей стороны. Вывод, напрашивавшийся из всех этих размышлений, представлялся совершенно невероятным, однако я пережил многих своих коллег по ремеслу, в том числе и потому, что отказывался от невероятных предположений не чаще, чем боялся выглядеть нелепо.
Я сделал глубокий вдох и очень осторожно двинулся вперед. Легкий ночной бриз поднял на поверхности канала слабую рябь, помогающую скрыть расходящиеся от меня круги. Потом над головой навис причал, я пробрался между черными сваями и остановился в темноте. Грохочущая музыка стала громче, и я смог передвигаться быстрее, не опасаясь быть услышанным. Вблизи выяснилось, что обитатели плавучего дома соорудили для своих нужд некое подобие лестницы, грубо сколоченную неуклюжую конструкцию, творение рук, не слишком пекшихся о результатах своего труда. Я двинулся к ней и
