картине играли шрам и броская проседь в черных волосах. Одет он был в брюки от летнего костюма и белую рубашку без галстука со свободно закатанными рукавами. Пиджак и галстук покоились на спинке дивана у стены – по-видимому, в обязанности дворецкого не входило убирать вещи на место. Я заметил, что Лорка пользуется исключительно правой рукой, прибегая к помощи левой лишь за тем, чтобы неуклюже поддерживать предметы, которыми занимается правая рука.
– Давненько не виделись, – наконец произнес он, поднимая глаза. – Сколько же лет прошло, а Хелм?
Однако я пришел сюда не для того, чтобы делиться воспоминаниями о былых временах. Я встал, положил перед Лоркой на стол признание его дочери и вернулся на место, предоставляя возможность прочитать документ. Сенатор прочел и раздраженно отбросил меморандум в мою сторону.
– Ты блефуешь, – заявил он. – Вы не посмеете этим воспользоваться. Как ты докажешь, что указание утопить эту женщину исходило от меня? Может, сумасшедшая девчонка сама решила, что это понравится ее отцу? И еще она сделала анонимный телефонный звонок, отправила анонимное письмо и передала репортеру кое-какую информацию. Только и всего. В крупном деле, в том, которое задумала она сама, тебе, возможно, и удастся проследить источник использованных ею денег, но опять же, откуда уверенность, что я знал, на что она их использует? Да и не решишься ты открыть эту банку с червями, после прозвучавшего официального объяснения… – Он замолчал. Но мгновение спустя, спокойно продолжал: – Слишком широко разрекламирована официальная версия с участием террористов. Ты не посмеешь… – Он опять замолчал, сделал паузу и закончил: – Ты не посмеешь опровергать ее теперь.
– Официально, да, – согласился я. – Но я здесь неофициально. Сеппи Вело ознакомился с этим. Он намерен поставить в известность некоторых людей, которых ты знаешь лучше меня. Очень скоро мы узнаем их реакцию. Тебе стоит поразмыслить о двух вещах. Во-первых, им не понравится то, чем ты занимался в прошлом. И во-вторых, не вызовет восторга то, что мы предпримем в будущем. Потому как они понимают, что отныне ты напросился на неусыпное внимание с нашей стороны и мы, руководствуясь инстинктом самосохранения, не пожалеем людей, дабы избавиться от тебя. – Я встряхнул головой. – Не стану гадать, к какому выводу они придут. Пока же позволь выразить тебе глубочайшие соболезнования.
Лорка нахмурился.
– По поводу смерти дочери? Серины? Думаешь, меня это хоть немного волнует после того, как она поступила со мной? – Его левая рука неуклюже потянулась к обвинительному признанию на столе.
– А как поступил с ней ты? – поинтересовался я. Глаза Лорки пристально уставились на меня.
– Оставим… – Пауза. – Оставим мою дочь. По какому поводу соболезнования?
– Увы, дела обстоят безнадежно, – сказал я. – Вы мужественно боролись, сенатор, и хотя у меня есть причины недолюбливать вас, я вынужден выразить свое восхищение тем, как вы возвращались к жизни. И все же… Глаза Лорки сузились.
– К чему ты ведешь?
Я еще раз встал, подобрал признание и бросил на стол другой лист.
– Разумеется, вы пытались как можно дольше держать это в тайне. Я вас понимаю. Прогрессирующее разрушение тканей не слишком приятная штука, не правда ли? Разумеется, там все расписано с надлежащей медицинской терминологией, но в результате дело сводится именно к этому. Вам следовало понимать, что рано или поздно об этом узнают.
Лорка на мгновение склонился над столом, вглядываясь в бумагу, потом резко поднял голову и уставился на меня.
– Это… это все ложь! Грязная фальшивка! С моим здоровьем все…
Раздался телефонный звонок. Лорка потянулся к аппарату неуклюжей левой рукой, но снял трубку правой.
– Кто? Да, я конечно буду разговаривать с… Да, это… Что? – Он порывисто оглянулся на меня. Сеппи Вело в точности рассчитал время, но звучавший в трубке голос принадлежал не ему. Я заметил, как на лбу Лорки внезапно выступили капли пота. – Но с этим давно п-покончено… – Он в ярости ударил по столу здоровой рукой, что, однако, не помешало ему отвечать все так же почтительно. – Я помнил и забыл об этом, – возразил он, но брошенный на меня взгляд продемонстрировал, что дело обстоит далеко не так. – Я должен был сделать это, но теперь все в прошлом. Только потому, что паршивый правительственный шпик… Потому что Сеппи ненавидел меня все эти годы… – Он замолчал, прислушиваясь. – Да, я понимаю. Да, я знаю, чего от меня ожидали. Нет, если таково решение, я, конечно… Нет. Да. Да, я понимаю, что следует сделать. Очень хорошо понимаю. Да.
Он осторожно положил трубку правой рукой, левой отодвинул телефон и замер, глядя прямо перед собой.
– Ублюдок! – прошептал он. – Мое здоровье в полном порядке! Если бы не это, состряпанное тобой проклятое подозрение, на остальное не стали бы обращать внимания.
Я извлек прихваченный с собой длинноствольный кольт-вудсмэн и аккуратно положил его на стол.
– Это подарок от дамы, Лорка. Ее этот пистолет не подвел, так что можешь полностью положиться на него. А. учитывая медицинское заключение, которое, уверяю тебя, не вызовет ни малейших сомнений, причина твоего поступка становится совершенно очевидной. Вам даже не надо писать последнее письмо. Прощайте, сенатор.
Выходя из комнаты я ощутил чрезвычайно неприятный холод посредине спины, но понадеялся, что Лорка не успеет достаточно быстро дослать патрон в патронник одной рукой. Это задача для двух рук, а вторую руку в расчет можно было не принимать. Тем не менее, я не сомневался, что впоследствии ему удастся сделать это, или подыскать иное заряженное оружие. Он не станет оспаривать вынесенный приговор, это не в их правилах. Такие, как он, понимают, что апелляция не для них, у них остается лишь выбор между тяжелым и легким концом, и большинство предпочитает последний.
Негромкий приглушенный щелчок, который я услышал в отъезжающем такси, засвидетельствовал, что ему удалось воспользоваться оружием Хэрриет Робинсон. Я сказал себе, что он давно заслужил подобную участь. Добавил, что живым он представлял серьезную угрозу безопасности государства, которому я служу. Заверил себя, что в точности выполнил указания и справился с заданием не привлекая излишнего внимания. И под конец понадеялся, что если буду повторять это достаточно долго, то, возможно, мне немного полегчает…
Расположенный вдали от центра Нью-Йорка отель “Беллтон” снаружи выглядел маленьким и непримечательным, внутри же оказался спокойным и уютным. Седоволосая женщина за стойкой подтвердила, что мисс Брэнд действительно находится в своем номере, о чем я знал и без нее. Переговорив по внутреннему телефону, она сообщила, что мисс Брэнд готова встретиться со мной, чего я не знал, во всяком случае наверняка, особенно после ее странного и внезапного исчезновения. Комната 5,12. Я поднялся наверх в крошечном лифте и обнаружил дверь номера приоткрытой, тем не менее, постучал. Хорошо знакомый голос пригласил меня заходить.
Она стояла рядом с туалетным столиком, закуривая сигарету. Разумеется это была уже не та перепачканная девчонка со спутавшимися волосами и босыми ногами в разорванной на плече кофточке и закатанных до колен некогда белых брюках, которую я видел в последний раз. Передо мной стояла солидная молодая женщина в аккуратном голубом льняном костюме и белой шелковой блузке с открытым воротником. Ровные, без единой морщинки, чулки опускались к голубым туфелькам на чрезвычайно высоких каблуках. Волосы были аккуратно подобраны в знакомом мне деловом стиле. Помада слегка подчеркивала линию губ. И только маленькие красноватые пятна облезшей кожи на носу предательски напоминали о недавнем приключении.
Самым странным было то, что я утратил способность отчетливо видеть ее лицо. Припомнилось, как некогда я разглядывал маленькую фотографию, выискивая недостатки в чертах. Затем последовала встреча с маленькой девушкой в гостиничном номере. Что-то в ее облике пришлось мне по душе, но многое и не понравилось. Но теперь способность критической оценки, похоже, покинула меня. Глядя на нее, я видел перед собой только Элли Брэнд и совершенно не желал замечать каких-либо перемен. Она была хороша такой, какой была.
– Обычно принято прощаться, когда уезжаешь, – сказал я, закрывая за собой дверь.
– Я оставалась, пока не узнала, что с тобой все будет хорошо, – отозвалась она. Взгляд ее
