ручку… Я уезжаю. Переезжаю. В Москву, уже решено, не говорил тебе только потому, что… Что между нами давно уже стена — пропасть… какой образ лучше?
— Образ Лжи…
— Ну… это не образ. Да. Письмишко сегодня получил — оттуда (ткнул пальцем в задрапированный паутиной потолок)… да при тебе же было. Как тебе, кстати, почтальон — неплохо, да? ха-ха… В общем. Сегодня вечером здесь развернется такое… Короче, уже взял билет.
— Марина Титеевна, кстати, отъезжать не хотела ни в какую — родина, кричит, предков. Представляешь, предков каких-то здесь откопала, смех… За тобой, кричала, будет ухаживать, рукописи мне бандерольками в Москву слать… Зачем, кричу ей, бандерольками — интернет провели, а она его, представляешь, боится! Да и вообще, мне того, что уже написано, не только на эту жизнь — на несколько вперед хватит…
Акчура понял, что слишком увлекся своей правдой; зло посмотрел на Исава.
Тот спокойно слушал.
— Сам понимаешь, что после сегодняшнего… Марина Титеевна не станет к тебе приходить. Бросать тебя здесь на голодную смерть я не хочу.
— Спасибо.
— Да уж пожалуйста! — крикнул Акчура.
— Исав, — сказал он через минуту уже остывшим голосом, — ты ведь не обижаешься на меня… Скажи, ты ведь не будешь обижаться на меня?
Он сел (как и утром, до вторжения мачехи) рядом с Исавом… а ведь этот странный человек — точно такой же, каким Акчура застал его шесть лет назад. Та же игольчатая бородка чуть ли не от ресниц. Те же оттопыренные уши. «Законсервировался он тут, под землей… Эльф какой-то. Не считая бороды — эльф, и кожа, как у младенца. А эльфу уже за сорок. Это он назло мне не стареет. И мачеха — туда же…»
Акчура перевел взгляд на собственные раздобревшие ляжки. «Приеду в Москву — сразу на тренажеры».
— Исав, ты ведь не обиделся на меня, скажи.
— Скажи, Дмитрий…
Акчура вздрогнул: так официально Исав его еще не называл.
— Дмитрий, ты же другое хочешь спросить: не стану ли я притязать на авторство?
Акчура вскочил… Потом сел — уже другим; лицо было смято бешенством, ладони сворачивались в бесполезные кулаки.
— Тебя ведь это интересовало? — продолжал своим отполированным голосом Исав. — Вон даже деньги в карман засунул, это мне — выходное пособие, да?
— Наблюдателен… Тебе детективные романы надо слагать!
Вытащил из кармана конверт с деньгами, поиграл им.
— Дмитрий, ты получишь ответ, — сказал все тем же гладким голосом Исав. — У меня тоже есть для тебя правда. Сказать тебе ее я не могу. Я всегда плохо говорил, а сейчас, под землей, совсем разучился. Я тебе ее покажу. Идем.
Встал, подошел к черной стене позади себя. Открепил плакат с анатомией противогаза, что-то поискал в шершавой кладке. Нажал.
Стена шевельнулась — отошла, вспугнув струйки пыли. Проход в темноту.
Исав закурил еще одну свечу. Защищая пламя ладонью, шагнул в проход и махнул Акчуре следовать за ним.
— Куда? Что там? — заколебался Акчура. — Я не пойду. Там что, а?
Долгий, петляющий коридор. Вначале на стенах даже угадывались плакаты с ядерным грибом и организованно реагирующим населением. Потом плакаты исчезли.
Шли уже минуты две.
Странно — видимо, Исав шел очень быстро: Акчура совершенно за ним не поспевал, но попросить идти медленнее почему-то стыдился. А пламя Исава все отдалялось.
Внезапно — после нового поворота — Акчура не увидел впереди ни спины Исава, ни свечи. Больше того — пройдя несколько шагов, Акчура уперся в мертвую стену.
— Иса-ав! Иса-ав! Иса-ав! Иса-ав. са-ав. ав… ав… — полетело по лабиринту.
Это и правда был лабиринт: свернув несколько раз, Акчура снова встретил тупик.
Ринулся обратно — погасла свеча. Тьма. Ни спичек, ни зажигалки.
— Иса-аааааа-аав… Исааааав!!! Ав! Ав! Ав! Ав! Ав!
Акчура взвыл; понеслись, умножаемые эхом, угрозы, проклятья; покатился тяжелый, как свинцовый орех, мат.
Эхо возвращало Акчуре его обезумевший голос, как письмо, не нашедшее адресата.
— Исав, Исав… Это же я, Дмитрий… Прости меня… Исав! А-ааа… аиа ииии а-аиаа…
Тьма.
Час седьмой. ПОТЕРЯННОЕ ЗВЕНО
Пропуск был, действительно, только на одного. Охранник дышал на Триярского чебуреками и бродил по нему своими сонными пальцами.
— Наркотики? Взрывчатые вещества? Аудио, видео?
Заинтересовался сумкой.
— А это че? — удивился, увидев в сумке маленькую клетку.
— Черепаха.
— Живая? — задумался охранник.
В графе «подозрительное» напротив Триярского появилось: «с собой 1 череп.».
Триярский вошел на территорию Завода, благополучно пронеся пистолет.
Огляделся: дождь. Навстречу бодрой старческой походкой шагала дама в фиолетовом плаще и еще более фиолетовом парике.
— Здравствуйте, — протянула жесткую, как линолеум, ладонь. — Изюмина Ариадна Ивановна, кандидат наук, помощник замдиректора по духовности.
«Чушь какая-то, — неслось в голове, — то взрывы, то старушенцию прислали».
Зашагали.
— Куда мы идем, Ариадна Ивановна?
— В столовую. Строго велено вас накормить обедом.
— Подождите, — Триярский остановился, — мне… у меня диета, я не могу обедать! («Не объяснять же ей про луну…»).
— Ну как же, приказ… и распоряжение было в столовую, чтобы вам оставили! А если диета, то у нас и диетическое, творожок, например.
— Спасибо, но есть ничего не могу. И потом — времени у меня, что называется… никак. Может, сразу к делу, а, Ариадна Ивановна?
— А, между прочим, готовить у нас сейчас стали лучше, даже иностранцы не жалуются… Ну, как хотите. Только, думаю, придется подождать. Ермак Тимофеевич сейчас все равно занят.
— Ермак Тимофеевич? Черноризный? Разве он теперь… по духовности?
— Разумеется, нет. Духовность — это Омархаямов, наш заводской доктор философских наук. А Ермак Тимофеевич — по безопасности. Но на гостей обычно назначают меня, независимо от того, по какому замдиректора они у нас проходят. По англоязычным, правда, специализируется Мария. Но уж немцы, извините, целиком моя стихия: Фрау Доктор Изюмина все им покажет вундербар…
— Извините, так меня вызывал Черноризный? Он может со мной встретиться сейчас?
— Говорю, занят. Жалко, что все-таки вы не хотите обедать… — Изюмина всучила Триярскому свой
