расточать нежный аромат несчастья. – Он вообще-то игрун и забавник.
Вот этот запах, дико, кстати, дорогой, он мне подарил. Знаете почему?
Теперь, заинтригованная, Лидия Альбертовна слушала более чем внимательно.
– Понимаете, каждая любовная игра ассоциировалась у него с определенным запахом. Чем только он меня не мазал… Однажды даже нашатырным спиртом обливал, представляете? Ну, не обливал, тут я немного преувеличила… Особенно гнусно было с сырой рыбой рядом… Ага…
Но и это я тоже вытерпела. Не говоря уже об остальном… Ну, вы понимаете…
Лилия Альбертовна не понимала. Фантазия отказывалась помогать Марине в ее рассказе.
– Но потом, словно в награду за мученья, он перешел на духи и одеколоны. Его возбуждали резкие, истинно мужские запахи, грубые и нецивилизованные. От этого советского одеколона… сейчас его уже не выпускают, кажется… нет, сейчас и не вспомню… он просто дурел, начинал царапаться и кусаться… я бы вам показала свое истерзанное тело, но мне неудобно… А мне он подарил одеколон… сказал, что им пользовались солдаты третьего рейха. Так, кажется…
Лидия Альбертовна даже поежилась от неожиданности. Бедная девочка…
А Марина потянулась снимать кофточку, но вовремя одумалась. Пришла в себя.
Только сейчас Лидия Альбертовна поняла, почему ее занимал, тревожил осязательный портрет Марины: из-за мужского парфюма она пахла не так, как все остальные женщины, но – особенно пикантно и развращенно. Ее извращенный любовник действительно знал толк в одеколонах и нашел изумительное (дико смущающее, потому что возбуждающее) сочетание бабьей конституции и самцовского звучания запаха.
– Вообще-то, это было здорово… Мне нравилось, что он такой необычный, такой забавник… А теперь он избегает меня, все время занят. – Марина снова готова была разреветься. – Скорее всего, я ему просто надоела…
– Ну, что вы, все еще наладится, – бодрым тоном профсоюзной активистки сказала Лидия Альбертовна, хотя мало в это верила.
– Вы правда так думаете? – В голосе Марины заискрилась надежда.
Именно на такую поддержку она сейчас более всего и рассчитывала.
– Я совершенно точно уверена в этом, – сказала Лидия Альбертовна и посмотрела на часы. Через полчаса должен был прийти Данила.
Мир усложнялся на глазах.
ТО, НА КАКИЕ КАТЕГОРИИ ДЕЛЯТСЯ ЛЮДИ ()
На тех, кто родился и кто не родился.
На тех, кто умрет раньше меня и кто позже.
Странная и не вполне понятная мне самому номинация: есть те, кто слушает группу 'Дайер стрейтс' (как правило, люди без внутреннего стержня), и все остальное человечество.
Кто самоутверждается за свой счет и за счет других.
У Монтескье прочитал о делении на тех, кто мыслит, и тех, кто забавляется.
У Феллини – на тех, кто воспринимает жизнь как испытание, и на тех, кто – как благо.
У Маркеса в 'Любовь во время чумы' есть врач, который считает, что мир делится на тех, кто хорошо испражняется, и на тех, кто испражняется плохо.
Там же есть утверждение, что мир делится на тех, кто понимает толк в постели, и на тех, кто вообще не понимает, что это такое.
Есть те, кто не моет руки после туалета (а есть, кто моет руки перед туалетом). Есть люди, которые никогда не умывают лицо.
Те, кто носит только хлопчатобумажные носки темного (лучше черного) цвета, и те, кому все равно, как выглядит их ступня.
Те, кто поет, и те, кто танцует (люди слова и люди образного мышления).
Люди делятся на тех, кто все время опаздывает (как Принцесса), и на тех, кто приходит вовремя. Есть персонажи, которые вообще никогда не приходят или не отвечают на письма (как Панов-Роммер).
Люди делятся на тех, кто писал стихи, и на тех, кто за всю жизнь не написал ни строчки. И на тех, кто при этом умудряется считать себя поэтом. Или писателем. Члены Союза писателей (как утверждала Надежда
Мандельштам, это – предел человеческой низости).
На тех, кто любит кошек (в основном мусульмане) и любит собак
(неудачники).
Пересекая часовой пояс, некоторые (к их числу отношусь я) сразу же переводят стрелки, но есть такие, кто не торопятся, погодят, пока не приедут на место.
Одни продавщицы требуют, чтобы мелочь искал покупатель, другие сдают сдачу, выискивая монетки – сами.
Люди делятся на тех, кто дают прикуривать, тех, кто сам зажигает огонь и на тех, кто отдает зажигалку (спичку) вам в руки.
'Люди делятся на две категории, – у одних револьвер, а другие копают яму'. Денис Горелов в 'Известиях'.
Заурядные люди 'разделяются, как и все люди, на два главные разряда: одни ограниченные, другие 'гораздо поумнее'. Первые счастливее. Ограниченному 'обыкновенному' человеку, например, нет ничего легче как вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться тем без всяких колебаний. Стоило некоторым из наших барышень остричь себе волосы, надеть синие очки и наименоваться нигилистками, чтобы тотчас же убедиться, что, надев очки, они немедленно стали иметь свои собственные 'убеждения'.
Стоило иному только капельку почувствовать в сердце своем что-нибудь из какого-нибудь общечеловеческого и доброго ощущения, чтобы немедленно убедиться, что уж никто так не чувствует, как он, что он передовой в своем развитии. Стоило иному на слово принять какую-нибудь мысль или прочитать страничку чего-нибудь без начала и конца, чтобы тотчас поверить, что это 'свои собственные мысли' и в его собственном мозгу зародились. Наглость наивности, если можно так выразиться, в таких случаях доходит до удивительного; все это невероятно, но встречается поминутно'. Ф. Достоевский 'Идиот', часть 4 (1).
Люди делятся на мужчин и на женщин (Таня сказала).
БЛИЗОСТЬ
Они долго кружили по городу, зашли в гриль-мастер, где аппетитно воняли дымом копчёные рёбрышки и ядрёное пиво, громкая музыка и никого народу, зашли в маленький ресторанчик возле площади ('Смотри, за соседним столиком Буш-младший сидит' – показал Данила, но Лидия
Альбертовна увидела только мужика с вострой собачьей физиономией), выпили красного вина. День выдался тёплый, с первыми запахами приближавшейся весны и привкусом полнолуния, люди на улице ожили, точно оттаяли, день удлинился, выцветший, пресный, он тем не менее стал щадяще светлым, человечным.
После этого зашли ещё куда-то, и ещё, и ещё, на проспекте Ленина встретили знакомых, резко завернули на улицу Советскую, прогулялись дворами до главпочтамта, когда тьма, пришедшая с Северного полюса, накрыла Чердачинск, окутала улицы, застудила дома, выстудила подъезды. Поднялся невидимый, ненавидимый ветерок, Данила заспешил, засобирался: здесь недалеко, сказал он, мастерская одного хорошего художника, можно зайти, погреться.
Данила казался особенно оживлённым, увлечённым, махал руками, рассказывал анекдоты, смешные истории, словно бы принял некое решение, скинул груз неопределённости, стал лёгким, точно ветер,
