Родион Белецкий
Обручальные кольца ( рассказы )
ГОЛОД
Студент Кузмин умирал от голода. Без копейки денег он стоял возле институтской столовой и курил третью сигарету. Ему до слез было жалко себя. Желудок скрутило от табачного дыма. Выход из положения был один: пойти и украсть тарелку с едой. Стыд бы он переборол, но его могли поймать. Публичного позора он бы не выдержал.
Занять тоже было не у кого. Он и так уже ходил по институту зигзагами, скрываясь от кредиторов.
Кузмин отбросил окурок и вошел в столовую. Сильно пахнуло пирожками с капустой. Вдоль стойки тянулась очередь, люди семенили, заполняя и двигая подносы. Когда-то он тоже стоял в этой очереди; черноволосый парень прямо перед ним взял второе, прошел мимо кассы, прикрыв тарелку телом, и сел за дальний столик.
Несчастный успел только воткнуть вилку в картофельное пюре, как к нему подскочила кассирша и принялась орать так, что не по себе стало даже тем, кто заплатил за обед, не говоря уже о том бедном парне.
Кузмин вернулся в курилку. Его окликнули. Перед ним стоял его однокурсник, болгарин Бойков. Крупный, сытый человек с остатками черных волос на голове.
– Я здесь сценарий написал, – сказал Бойков гордо.
“Какое чудо, – подумал Кузмин. – Студент сценарного факультета написал сценарий. Да за это надо приз давать!”
– Я его по-русски написал, – продолжал довольный собой Бойков. -
Можно я его тебе прочитаю?
– Не, слушай, сейчас некогда.
“Достаточно мне и физических страданий”, – подумал Кузмин.
– Ты занят, да? – не отставал Бойков.
– Да. Человека жду.
– Пойдем, пожалуйста. А я тебя угощу потом. И выпьем.
Выбора не было.
– Пошли, – согласился студент Кузмин.
Решили сесть в стеклянной галерее, где разрешено было курить.
Впрочем, в институте можно было курить где угодно. Творческий вуз, что и говорить.
– Называется “Птичка”, – сообщил Бойков, доставая листок из внутреннего кармана пиджака. – Нравится название?
– Очень. – Особенно Кузмину понравилось, что весь сценарий занимал половину страницы. Краткость – сестра таланта.
Бойков надел очки.
– Я начинаю.
– Давай.
– Только будь строгим. Про все ошибки говори.
– Начинай. Все скажу.
Читал по-русски Бойков хуже, чем говорил. А писал и того плоше.
– Жила-была птичка… – начал он.
“И как это можно снять?” – подумал Кузмин.
– …была она свободной и летала где хотела, – продолжал Бойков, добавляя в голос трагические ноты. – Но не было у нее совершенно пшенаводбы.
– Чего не было у птички?
– Пшенаводы.
– Дай посмотреть. – Кузмин заглянул в листок. – И что это такое, по-твоему?
– Пшенаводы? Ну, это чем птичка питается. – Бойков говорил абсолютно серьезно.
– Нет. Пшено – это одно слово. Вода – это другое слово. Два разных слова. И пишутся раздельно.
Спасибо, друг. – Бойков принялся чиркать в странице.
Кузмин почувствовал, что от голода его начинает подташнивать.
– Можно дальше?
– Давай. Конечно, давай.
Далее по сценарию оказалось, что птичка из-за отсутствия “пшенаводы” совсем потеряла разум и залетела – сама, по своей воле – в золотую клетку. Там ее, разумеется, заперли, и она сидела там как дура. Еды много, а свободы нет. Заканчивался сценарий мудростью: “Не будьте как птичка”.
– Это нельзя снять, – резюмировал Кузмин, когда Бойков закончил чтение.
– Почему?
– Как ты себе это технически представляешь?
– Дрессировщик, птичка… – проговорил Бойков неуверенно.
– И кто это смотреть будет, по-твоему? – Голод сообщал словам
Кузмина особый вес. – Кому интересно, как тоскливая птичка летает туда-сюда, а голос за кадром просит нас не быть как она?
Бойков заметно расстроился.
– Ну и что. Я хуже фильмы видел, – только и смог он сказать.
– Не грусти. – Кузмин похлопал однокурсника по плечу.
Бойкова было жалко. От огорчения его нижняя губа совсем закрыла верхнюю.
– Короче, дело вот в чем. Ты написал сценарий мультфильма. Подпиши там: “Сценарий мультфильма”. И все встанет на свои места.
– Это ты очень здорово придумал.
– Конечно здорово. А теперь пошли есть.
Кузмин поднялся. Но Бойков остался на месте.
– Подожди, пожалуйста.
– Ну что еще?
Бойков вытащил из кармана толстую пачку исписанных листов.
– Это продолжение. У меня это большой сценарий из киноновелл. Ведь мастер говорил, так можно, правда?
– Правда, – ответил Кузмин упавшим голосом.
– Послушай, пожалуйста.
Кузмин тяжело сел на скамейку. Следующий сценарий мало отличался от предыдущего.
– Жил-был кот, который был очень ленивый, – медленно читал Бойков. -
А когда он охотился, он ходил на цыпках…
– На чем он ходил?
– На цыпках. А что, нет такого слова?
Кузмин думал, что выдюжит, но на сценарии “Собачка” он сломался.
Неожиданно для себя самого он начал орать на всю галерею. Хуже, чем кассирша в столовой. Такое красноречие ни до, ни после его уже не посещало. Невероятная убедительность появилась в словах. Он беспощадно резал правду-матку. Болгарин на протяжении всего монолога сидел, уставившись в сценарий, и не сказал ни слова. Зато Кузмин говорил без остановки. Он говорил, что Бойков понятия не имеет о том, что такое творчество, что нет разницы, на каком языке человек пишет, главное, чтобы у него были способности, только вот у Бойкова способностей нет и не было и сценарии его годятся только на то, чтобы растапливать ими буржуйку.
