Справляя нужду, снимал часть одежды.
Жидкую пищу ел ложкой, твердую – вилкой, проделывая все это за столом. Что ж, мы ему не препятствовали.
Каждый день он уходил из дома и бродил по городу, всякий раз непременно посещая зоопарк, хотя, побывав там впервые, он громко кричал по ночам (это время его сна), а днем не прикасался к пище.
Лебедя, жившего за домом, он упорно называл птицей, имея в виду такие признаки животного, как перья, крылья, клюв и способность к полету. Щуку именовал рыбой, а когда мы привели ему рыбу, спрятался в подвале, откуда, невзирая на уговоры и музыку, не выходил пять дней.
Мышь он называл мышью.
Смешное веселило его, грустное – печалило, что немало нас забавляло.
Долгое время он ходил по пятам за нашей шестой средней дочерью.
Однажды они поднялись наверх, в его комнату, он снял с нее одежду, разделся сам и лег на нее сверху. Когда мы поинтересовались у дочери, зачем они все это делали, она ничего не смогла объяснить. Тогда жена и остальные дочери попросили гостя проделать то же самое и с ними, но он отказался и, кажется, расстроился. Но уверяю вас, женщины не хотели его обидеть.
Книги он читал. У него была тетрадь, в которой он рисовал. Мы уж было решили, что он разбирается в живописи, но и засомневались: почему же тогда он не интересуется нашим гаражом? Музыку он слушал – да, так и говорил: слушать музыку. При слове 'небо' смотрел вверх.
Однажды он сказал, что лет через тридцать – сорок наверняка умрет. Всякого можно ждать от человека, который говорит знакомым 'здравствуйте' и садится на стул задницей. Когда мы пилили дрова или лепили жирафов, он хватал нас за руки и умолял – дословно - 'не делать этого'.
Каждое утро он умывался, употребляя для этого мыло, и чистил зубы, и дошел до того, что дети не выдержали и предложили его помыть так, как это принято у нас, по-настоящему. Он заплакал, а вечером выпрыгнул из окна с веревочной петлей на шее. Жаль, что после этого он умер. Но подождем весны: быть может, он еще расцветет.
КОШКИ И КРЫСЫ
Дом был новый, однако не прошло и месяца после заселения, как в нем завелись кошки и крысы. Особенно много их было в первом подъезде. Ничейные кошки орали по ночам на чердаке, а крысы денно и нощно сновали по залитому тухлой водой подвалу, вызывая у новоселов дрожь омерзения. Кошки были тощие, мускулистые и вечно голодные, а крысы, все как на подбор, бесхвостые и паршивые, что являлось признаками новой крысиной породы, как уверял нас вертлявый мужичонка из тринадцатой квартиры.
Люди не поднимались на чердак и вскоре перестали претендовать на подвал, и так продолжалось вплоть до того дня, когда крысы покусали мальчика из девятнадцатой квартиры. Принесенный домой, он впал в сон и стал пухнуть, пока не распух до объема комнаты и уже не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Его распухший бок выдавил окно и выставился наружу, удивляя прохожих. Живот выпер в прихожую, мешая домашним пользоваться туалетом и ванной.
После этого Тринадцатый обежал весь подъезд, созывая мужчин в поход. Вооружившись ковровыми выбивалками, ножами и пустыми бутылками, они ворвались в темный подвал, сокрушая все на своем пути, направо и налево убивая крыс, которых обнаруживали по звуку. Внезапно откуда-то сверху полилась горячая вонючая вода, и мужчины были вынуждены ретироваться. Выяснилось, что исчез очкарик из восьмой квартиры. Его долго звали, несколько смельчаков сунулись было снова в подвал, но воротились ни с чем.
Тринадцатому и Сороковому поручили утешить жену Восьмого, что они и сделали. Поход на кошек был отложен.
Не успели люди прийти в себя, как подъезд подвергся ответному массированному нападению крыс. Паршивые бесхвостые твари в мгновение ока захлестнули лестницы, ворвались в квартиры и сожрали всех собак, белых хомяков, сидевших в стеклянных банках, и говорящих попугаев. В седьмой и двадцать четвертой квартирах – видимо, по ошибке – слопали всю обувь, включая домашние тапочки с меховыми помпонами, а в тридцать девятой – пианино. Затем крысиные полчища ринулись на чердак, где их встретили тощие мускулистые коты. Схватка была короткой и безжалостной, с обеих сторон были убитые и раненые. Не достигнув цели, крысы убрались восвояси, попутно откусив деревянный протез у старика из шестнадцатой квартиры, вышедшего покурить на лестничную площадку.
Чтобы отпугнуть тварей верхних и нижних, Двадцать Первый стал через каждые полчаса выставлять перед своей дверью дымовые шашки, запас которых у него был, видимо, неисчерпаемым. Люди опасались покидать квартиры. Когда Одиннадцатый отважился на это, он поскользнулся на картофельной кожуре, ударился виском о выключатель и скончался, не приходя в сознание. Сорок Третий, заслышав шум на лестнице, просовывал в дверную щель ружье и стрелял волчьей картечью. Многие же просто заколотили и законопатили двери, а некоторые даже замазали пластилином замочные скважины. Для сообщения поначалу пользовались самодельными веревочными лестницами, но после того, как дородная
Семнадцатая сверзилась на асфальт и умерла, от них отказались.
Выход нашел Тринадцатый: он пробил стены, сделав проходы-лазы в соседние жилища. Вскоре почти все квартиры были соединены такими ходами.
Тридцать Второй и Тридцать Третий разбросали по лестнице обильно приправленные ядовитым лимонадом куски хлеба, и не прошло и дня, как в квартиры стал просачиваться сладковатый запах гниющего мяса. Подъезд заполонили мухи. Дом содрогался от ударов.
Под покровом ночи бежали Пятые, забывшие в спешке одного только старика, который задумчиво курил в туалете и не слышал, как его близкие покидали квартиру через окно. В назидание трусам, по предложению Тринадцатого, старика решено было расстрелять, для чего у Сорок Третьего под расписку было одолжено ружье, возвращенное владельцу тотчас по завершении акции.
Вонища на лестнице усилилась до того, что людям пришлось прибегнуть к помощи респираторов – как правило, самодельных. И только Четырнадцатый щеголял в настоящем противогазе. Впрочем, когда Двадцатая согласилась ответить ему взаимностью, он преподнес ей противогаз в качестве свадебного подарка, сам же довольствовался носовым платком, спрыснутым духами 'Красная Москва'.
В квартирах с первого по пятый этаж из кранов потек горчичный мед, жульнически разбавленный сахаром, тогда как на верхних этажах из кранов струились фиолетовые чернила 'Радуга'. Чистую воду пришлось добывать из унитазов.
Двадцать Третий, разломав платяной шкаф и изрезав льняные простыни с вышивкой, смастерил крылья, собрал дорожный чемоданчик (пижама, зубная щетка, мыло 'Орфей' в бумажке, десяток презервативов, бритва 'Микма', носки, полотенце, сорок два рубля с мелочью, паспорт и четвертый номер 'Вопросов литературы' за 1984 год) и прыгнул с балкона. Жильцы наблюдали с балконов, как он, тяжело взмахивая скрипучими крыльями, удаляется в сторону Рязани- Товарной. В соседних домах зажигались огни. На горизонте клубились багровые облака – радиоактивные, уверяла всех Восьмая, так и не оправившаяся после исчезновения мужа.
На балконе у Сорок Первого поселилась птица со свиным рылом. Иногда он подкармливал ее через форточку леденцами.
Люди плохо спали и видели только чужие сны.
Когда в подъезде появился Черт, внезапно умер распухший мальчик из девятнадцатой квартиры. Его похоронили в цветочных горшках, предварительно удалив кактусы и помидорную рассаду. Черт поселился в опустевшей пятой квартире. Он ел сырую картошку, читал Достоевского и болел за 'Спартак'. С его появлением кошки и крысы пришли в страшное возбуждение. Наконец, дождавшись, когда он выйдет на лестничную площадку справить нужду, звери снизу и сверху хлынули на лестницу, в несколько мгновений обглодали владыку преисподней (тогда-то и выяснилось, что хребта у чертей нету), после чего с остервенением набросились друг на дружку.
Через час Тринадцатый выглянул за дверь. На лестнице было пусто.
Как выяснилось, кошки сожрали крыс, а те, в свою очередь, сожрали кошек. Отпразд-новав это событие, люди взялись приводить подъезд в порядок. И порядок навели, но, хотя ступеньки и площадки вымыли с керосином, шампунем и даже с сахаром, мучительный, изматывающий, постыдный и вызывающе слабый запах остался…
ПОСЛЕДНИЙ
Сто тысяч человек – это не много, если они правильно рассредоточены и заняты делом, а их быт продуман до мелочей.
Плюс охрана, иногда жестокая, но всегда бдительная. Если бы не охрана, они давно перессорились бы. Из-за женщин или из-за пищи.
Ребилы и даты, каменотесы и счетоводы получали равное количество еды, развлечений и палочных ударов. А главное, все они в равной степени участвовали в строительстве Башни. С утра до вечера скрипели повозки, подвозившие битый камень. Для Башни, призванной поразить воображение жителей плоскогорья, пожирателей желтых лягушек,- призванной достигнуть неба – ну, вы знаете эту байку, популярную среди плотников, пьющих вино, в которое они тайком подмешивают толченый песок.
Иногда со стороны жаркой пустыни, чью жестокую безмерность по-настоящему ощущали лишь старики да беременные женщины, налетали разрушительные ураганы, оставлявшие после себя поваленные постройки и перевернутые повозки. Люди вновь прокладывали водопровод, укрепляли свои жалкие жилища из песка и соломы и сочиняли песни, исполненные страха перед судьбой и потому – прекрасные. Их пророки, по ночам ползавшие между домами, чтобы не заметила охрана, говорили о грядущем Последнем Урагане и в доказательство правдивости своих слов взглядом прожигали тонкий кусочек кожи, отличавший девушку от женщины.
Таких считали святыми, с ними спешили совокупиться, чтобы на рассвете побить камнями.
В полдень шестого месяца Тха по десяти поселкам великой стройки разнеслась весть: один из ста тысяч строителей Башни – Бог.
Разумеется, были заданы все приличествующие случаю вопросы: правда ли это? зачем Он явился? кто Он? Были тотчас высказаны и предположения, за неимением лучшего сошедшие за ответы: Он явился, чтобы спасти; чтобы помешать строительству Башни; чтобы наказать начальника Третьего поселка за похотливость. Но, поскольку практической ценности эти предположения не имели, большинство сосредоточилось на вопросе 'кто Он?'. А для этого было необходимо попытаться ответить на вопрос 'что есть Бог?'.
Было предложено множество вариантов ответа, от банальных и рассчитанных лишь на внешний эффект до еретических и чрезмерно приближающих к сути. Бог – это тень будущего в настоящем. Это все, что не Бог. Бог – это Башня, какой она предстает в воображении сразу ста тысяч строителей и какой она
