До трех ночи Галка смотрела фильмы, пытаясь отвлечься от Куликов. Но вчерашнее интервью никак не шло из ума.
…На сто двадцать восьмом терпение Галины Юрьевны лопнуло.
— Вы издеваетесь?
Ребята переглянулись:
— Но вы же сами сказали…
— Глупости! Ну я бы поверила еще, что вас десять человек. Даже пятнадцать. Но сто двадцать восемь детей быть не может.
— Почему?
— Потому что мама помрет. И вы хотите сказать, что все живете с Мариной Васильевной? А папа где?
Вот на этом вопросе Кулики застряли.
Идея с самого начала была действительно богатая и многообещающая: родственники непременно должны назвать поименно всех братьев и сестер, а также знать, кому сколько лет. И Галка предложила это сделать, начиная с самого младшего. Те и затянули хором: «Олегу пять лет, Кириллу шесть, Саше семь…», и безостановочно тарабанили, пока Геращенко не надоело считать.
Стоило признать, что и здесь подкидыши утерли нос здравому смыслу.
Но вот с вопросом об отце они сели в галошу.
— Вообще-то это неприлично, — заметил мулат Миша.
— Разве?
— А если мы не знаем, кто наш отец?
— Что, у всех ста двадцати восьми разные папы?
— А личная жизнь нашей мамы вообще никого не касается.
— Какой ты подкованный мальчик.
— Уж такой удался.
Галина плюнула и покинула изолятор, так и не добившись ответа.
Каким образом установить подлинность детей, не прибегая к высоким технологиям? Внешнее сходство между ребятами имелось, причем весьма заметное. Насколько они похожи на Марину Васильевну — сказать трудно, но наверняка что-то есть. Да что там сходство! — Галка была уверена, что даже анализ ДНК подтвердит: вся эта братия — родные дети Кулик.
И ведь наверняка появятся следующие. А мест в изоляторе уже нет.
Дубняковских вчера увезли, но это полумера. Требуется как можно быстрее прекратить куликовскую демографическую революцию.
Короче, голова от них кругом. И не спится ни капельки, как назло, настолько взведена. А вот был бы муж…
В это время в окно кто-то несильно стукнулся, будто камушек бросили.
— Свет жжете, — донеслось из форточки.
Красивый низкий голос… но в двенадцать ночи и на пятом этаже?
— Кто здесь? — испуганно вскрикнула Галка.
— Хрущ…
— Кто?
— Хрущ…
Галка вскочила с кресла и подбежала к окну. Чуть не оторвав гардину, раздвинула шторы и почти лицом к лицу столкнулась с усатой теткой, чья голова торчала из форточки. Усы у тетки топорщились, как у пьяного грузина.
— Ждете кого-нибудь? — спросила тетка.
— Никого не жду, — пролепетала Геращенко: она увидела у гостьи вторую пару рук.
— Помешаю?
— Д-да.
— Жаль.
Тетка оттолкнулась и улетела прочь. Галка бросилась обратно, выключила свет, потом снова выглянула в окно.
В небе летали люди. Не очень много, но, без сомнения, это были люди, а не дирижабли.
восемь
Пиворас проснулся в добром расположении духа. Вчера, кроме батона, ему удалось раздобыть пакет молока, поэтому хватило не только на ужин, но и на завтрак. Он сладко потянулся, сел — и едва не завопил от обиды: Хрущ сидел и с безразличным выражением лица жевал хлеб, молоко тонкой струйкой стекало по губе.
— Оставь! — всхлипнул Альбин Петрович.
Но Хрущ не реагировал, а продолжал механически двигать челюстями.
Только теперь Пиворас заметил, что это не совсем Хрущ. То есть внешне он очень напоминал себя вчерашнего, но пиджак поменял цвет с терракотового на бордовый, один ус был пышнее и короче другого, и главное — у него была лишняя пара рук.
Дополнительные конечности доверия к гостю не вызывали, но агрессии новый Хрущ не проявлял, а что продукты сожрал… ну, все ведь есть хотят.
— Как лёд? — спросил Альбин, изображая радушного хозяина.
— Начался, — с набитым ртом прочавкал Хрущ.
Пока Пиворас думал, о чем бы спросить еще, в подтрибунье кто-то пролез.
— Кто тут? — Новый вопрос родился сам по себе.
— Это… лёт начинается, — прогудел гость.
Это был еще один Хрущ. Он сел на корточки рядом со своим двойником и поинтересовался:
— Живете тут?
Через час Пиворас опять остался без жилья. Подтрибунье набилось усатыми мужиками и бабами с разным количеством рук, а так — почти не отличимых друг от друга. Они постоянно совокуплялись, мололи чепуху, гадили, и жить стало совершенно невозможно.
— Дурдом тут устроили! — напоследок выкрикнул Альбин Петрович и быстро, пока на него не обратили внимания, покинул свой последний приют.
Лаз из-под трибун терялся в зарослях волчьего лыка, которым здорово поросла южная часть парка. Кое-как продравшись через кусты, Пиворас оказался на широкой тропинке, почти тротуаре, по которому через парк и далее через лесополосу каждый день шла на работу толпа народу. Уже заметно рассвело, но тропинка была пустой — значит, еще рано, семи нет.
На деревьях то тут, то там можно было увидеть людей в одинаковых костюмах, некоторые имели лишний комплект верхних конечностей.
Дурдом преследовал Пивораса даже на улице.
Куда теперь идти? Может, на лесопилку? Там у Димы с Раей друзья живут, человек двадцать. У них вагончик, ему место тоже найдется, наверное…
В смятении Альбин бросился к дороге, по которой уже носились машины.
Шум успокаивал. Шум значил, что жизнь продолжается, что ничего странного и страшного не случилось, все спешат по своим делам. Да здравствует шум!
Повеселев, Пиворас решил идти вдоль дороги до пристани, а там и до лесопилки рукой подать. Все лучше, чем мимо Хрущей топать — кто знает, что у них на уме?
Большой черный «Опель» промчался мимо, но через сто метров с визгом и дымом из-под колес
