— Вот что, Альбин Петрович. — Пятачок задумчиво сверлил взглядом перспективу парковой аллеи. — Никому не говори, где эти… хрущи… обитают. Договорились?
За доброту участкового Пиворас готов был обещать что угодно.
В кабинет ввалился Боборыкин, практикант Ленки Распоповой.
— Галин-юрьна, беда! Куликов опять повязали.
— Кто? — яростно взревела Галка.
— Распопова. Она сегодня утром меня в приют потащила, а там — совсем другие угланы! Ну и пришлось их оприходовать…
— Дальше.
Практикант пересказал все в мельчайших подробностях. По мере повествования Галина Юрьевна становилась все мрачнее.
— Я ее порву, — сказала наконец Геращенко. — Я этой дамочке глаза выцарапаю.
— За что?
— Молодой человек, ты знаешь, что такое Центр реабилитации несовершеннолетних?
— Бывал.
— Ну и дурак. Это не гостиница для малолетних, у тамошних клиентов только два выхода: или обратно в семью, или в детский дом. Ты думаешь, просто так пацанва бродяжит, а их раз — и на полное довольствие? Вижу, что так и думаешь. Вот и алкаши так думают. Забухали, а ребенка — в приют. А нам надо его во что бы то ни стало обратно в семью вернуть. А если эта курва и дальше будет пользоваться нашей добротой, мы ее под суд. Какая статья, быстро?!
— Статья сто пятьдесят шестая У-Ка Эр-Эф, неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего. Неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего родителем или иным лицом, на которое возложены эти обязанности, а равно педагогом или другим работником образовательного, воспитательного, лечебного либо иного учреждения, обязанного осуществлять надзор за несовершеннолетним, если это деяние соединено с жестоким обращением с несовершеннолетним. Наказывается штрафом в размере от пятидесяти до ста минимальных размеров оплаты труда, или в размере заработной платы, или иного дохода осужденного за период до одного месяца… — Боборыкин перевел дух и закончил: — Либо ограничением свободы на срок до трех лет, либо лишением свободы на срок до двух лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет или без такового.
— Круто, — похвалила Галина. — Молодец. Так вот — люди там пашут, договариваются, убеждают, кланяются по кабинетам, чтобы из этих уродов нормальных людей сделать. И времени у них мало, потому что алкаши привыкают без детей жить, им по кайфу, что ответственность временно на чужие плечи легла. И Распопова знает, что большое количество детей в Центре не приветствуется. Там просто не будут успевать заниматься всеми, штат ведь не резиновый, и места мало. А в приемном изоляторе и того меньше. А она его сейчас переполнила, стерва! С твоей помощью, между прочим.
Боборыкин покраснел, как рак, но выдавил:
— Галин-юрьна, еще Кулик просила передать, что они появляются в геометрической прогрессии.
— Дети?
— Ага.
— Погоди, не торопись. Сегодня их восемь?..
Стажер кивнул, преданно глядя в глаза Галины Юрьевны.
— И биться сердце перестало! — проговорила Геращенко.
Марина сходила в институт и попросила перенести занятия на субботу.
А когда вернулась, у подъезда ее поджидала Галина Юрьевна Геращенко собственной персоной. Правда, в штатском, но это вряд ли меняло положение дел.
— Вы ко мне?
— К вам.
— Ну, пойдемте…
Дома обеих ждало очередное потрясение: дверь открылась изнутри, и страшно довольный собой Семка похвастался:
— Я же говорил, что фиг догонят!
— Это я говорил! — отвесил ему леща Федор.
— Та-ак… — протянула Галка. — Заговор, значит?
Мальчишки с криком «атас» убежали в глубь квартиры.
Марина Васильевна поймала себя на том, что улыбается. Улыбалась и бывшая студентка, и на какой- то момент Марине показалось, что все обойдется.
— Чаю? — предложила Кира, сдерживая толпу братьев и сестер, рвущуюся из большой комнаты.
Спустя полчаса женщины сидели на кухне и разглядывали семейный альбом Куликов.
— Вот, видите? Это нам с Наташей четырнадцать.
— Потрясающее сходство.
— А я смотрю на Киру и думаю: где же я это лицо раньше видела? Саму себя не узнала.
Галка, однако, расслабиться не дала:
— Марина Васильевна, что делать будем? Их уже шестнадцать, да еще в приюте теперь пятнадцать человек. У вас есть предположения, почему это происходит?
— Ни малейшего. И что делать, я тоже ума не приложу.
— Хотите, я пробью насчет семейного детского дома? Вам деньги будут давать, ребята самостоятельные, любят вас, помогать будут.
— Я не могу. У меня слишком много дел, когда воспитывать-то? Других вариантов нет?
— Есть. Детей завтра будет тридцать два, послезавтра — шестьдесят четыре. А потом и до гигабайта доберемся.
Галина чувствовала, что ее понесло, однако сдерживаться не стала:
— Это неспроста! Вы понимаете, что просто так в жизни ничего не случается? Может, вас бог наказал?
— За что это, извините? — зло прищурилась Кулик.
— Мне почем знать… А вы безгрешны, аки дева Мария?
— Галина Юрьевна, может, хватит меня жизни учить?! — рявкнула Марина Васильевна.
В это время зазвонил мобильный. Геращенко полезла в сумочку.
— Да!.. — Она некоторое время слушала молча, потом закричала: — Что?! Ты не мог ее по башке ударить?.. Тьфу!
Она нажала кнопку отбоя и тут же набрала новый номер.
— Пятачок! У нас проблемы. А мне насрать, какие у тебя там мульки, сейчас на твоей земле избиение младенцев начнется!.. Да… Уже шестнадцать… Гордись до пенсии, дурак! Нам твоя помощь нужна!.. Пулей!
— Что-то плохое? — спросила Марина Васильевна.
— Хуже. Распопова ждала, пока всех ваших зарегистрируют, а потом заглянула проверить, все ли на этот раз путем. А там уже другие детки, и ее псих разобрал. Сейчас она выбивает «пазик» с опергруппой, чтобы брать притон.
— Притон?
— Этот ее практикант ушибленный раскололся про геометрическую прогрессию, и «буханки» ей явно не хватит. А под этим соусом она вас, Марина Васильевна, может представить как торговца детьми. Прикиньте, какое дело состряпать можно, век не отмажетесь!
— Но ведь это же бред!
— Не бредовей, чем эти ваши детишки, которые неизвестно откуда берутся.
Тут позвонил Лопаницын. У него созрел план.
Петр подоспел как раз вовремя: во двор въезжал «пазик» с опергруппой.
