во сто раз бдительнее. И только в час пополудни, после слов о погоде, когда закончилась их вахта, уставший и злой Сууркисат скрутил Тургения в бараний рог:
— Над твоим трупом поглумиться, или пускай так куски валяются?
— А что я сделал-то, еппонский бог?
— Ты что — дальтоник? Не слышишь ни фига? Не мог просто сказать — Большой Папа?
— А я как сказал?.. — похолодел Тургений.
Тут Сууркисат замялся. Сам он брезговал табуированной лексикой, но нужно же как-то объяснять, чего такого сказал этот… этот…
— Ты в слове «единого» вместо «ди» сказал «ба», — скорбно произнес Трефаил.
Тургений пошевелил губами, мысленно заменяя один слог другим.
Результат подстановки потряс его до глубины души.
— Что, прямо в эфир? — В глазах Мумукина мелькнул неподдельный ужас.
— Открытым текстом.
Так они стояли и смотрели друг на друга в полном молчании не менее минуты.
А потом разразились хохотом.
— И нас до сих пор не схватили? — Изнемогая от смеха, Мумукин открыл дверь и тут же получил подлый удар в живот, и две пары рук в черно-буром камуфляже выдернули Тургения из эфирного зала.
— Э, куда? — рассвирепел Сууркисат и бросился за товарищем.
В коридоре толпились котовцы, в их объятиях тосковал Тургений.
— Мумукин, держись! — Сууркисат поспешил на подмогу.
Пожалуй, если бы не шесть часов непрерывного махания лопатой и перетаскивания фланцев из нержавейки, Трефаилу удалось бы раскидать оперативников и унести Тургения на руках, но звукорежиссер очень устал. Поэтому единственный эффектный трюк у него получился с каким-то хлипким котовцем, которым он сломал дверь редакторской кабины, да и то — чисто случайно.
— Ну вы… — прогудел Сууркисат. — Не очень-то…
— Вмажь им, Трефаил, вмажь! — орал бьющийся в цепких руках оперативников Тургений. — Еппонский городовой, больно же!
Но вмазать не удавалось. Котовцы плотной стеной облепили Трефаила и не давали места для маневра.
Из раскуроченной редакторской двери выглянул карлик. Над ним показалась голова Лиффчинга.
— Эти?
— Они самые.
— Вы за автографом? — Тургений перестал биться в цепких руках оперативников. — А почему вы такой маленький?
— Да он вообще сикавка, — подтвердил Трефаил.
— Сюда их, живо, — оскорбился Эм-Си Кафка.
Задержанных втолкнули в кабину редактора.
— Моя велик! Моя очень велик! — вскочив на редакторский стол, сотрясал кулачками Эм-Си, сбиваясь на чурекский акцент.
Сууркисат с Тургением переглянулись.
— Осторозно, моя масына едет вперед, — и оскорбительно заржали.
Эм-Си побагровел.
— Вы арестованы за террористическую деятельность, — уже без акцента отчеканил он. — Вы опорочили имя и должность Большого Папы, читали несанкционированные известия и оказали сопротивление властям. Об оскорблении меня при исполнении я умолчу — этот вопрос мы еще провентилируем, в частном порядке…
— Протестую, — заявил Тургений. — Новости санкционированы Большим Папой, никого я не оскорблял… то есть мы не оскорбляли… И последнее — я читал с листа, присланного по факсу лично Вальдемаром Некрасовичем.
— Что? — округлил глаза Эм-Си. Оперативники при этом подтянулись и отдали честь портрету Папы, висящему на стене. Новичка поставили на ноги и приставили безвольную руку к козырьку.
— Вот, почитайте, — и Мумукин протянул Кафке страницу с известиями.
Эм-Си машинально взял в руки улику и непонимающим взглядом уставился в текст.
— По-моему, ты совершил крупную ошибку, перевернув лист вниз головой, — прошептал Сууркисат.
— Покажи мне хоть одного чурека, который умел бы читать, и я съем какашки, — так же тихо ответил Тургений.
— Ничего не понимаю… — возмущенно фыркнул Кафка, трепля бумагу в руках, потом перевернул лист… — А, вот теперь понятно.
Быстро пробежав глазами по тексту, главный котовец в недоумении уставился на арестованных:
— Это же позавчерашние известия.
— По-моему, ты съешь какашки, — заметил Трефаил.
— Мне тоже так кажется, — покраснел Мумукин. — Никогда больше не буду шовинистом. Драпаем.
Минуты две прошло, а котовцы никак не могли понять, куда побежали арестованные.
— Кхым… Мнэ… — прочистил горло Лиффчинг. — Вы… как бы это помягче сказать… догонять их будете, или пусть бегут?
Безумный взгляд Кафки уперся в переносицу редактора.
— Что?
— Я… кхым… вы их будете ловить?
— Кого?
— Ну… этих… Диверсантов.
До Кафки дошло, что арестованные просто-напросто сбежали. Постепенно это поняла и опергруппа. Кроме новичка, пребывавшего в нокауте.
— Остолопы! — заверещал Кафка. — Догнать! Сиктым на кутак!
Карабулдык чикалдык! Аглы!
Котовцы загрохотали коваными каблуками в направлении пожарной лестницы.
— Стучать будешь? — Кафка посмотрел на Худойназара.
— Лично вам.
— Молодца.
На первом этаже, представ пред светлые очи дежурного, беглецы притормозили.
Пожалуй, впервые в жизни стражу давался шанс отличиться и продвинуться по службе. Он понял, что каким-то образом террористам удалось избежать встречи с опергруппой, и решил выполнить всю работу сам.
— Сдаюсь. — Трефаил поднял руки, но движения не прервал, а даже ускорился.
— И я сдаюсь, — повторил маневр Тургений.
Котовец ласково улыбнулся, но расслабился он зря. Сууркисат подошел к охраннику на расстояние поцелуя и двинул коленом в самое незащищенное место. Не ожидавший такой подлости страж захныкал, выронил УЗИ из слабеющих рук, устремленных если не защитить, то хотя бы пожалеть уязвленный орган. Тургений подхватил оружие на лету, с особым цинизмом отдавил охраннику обе ноги поочередно и таинственно шепнул:
— Я тебе сейчас глаз высосу.
Глаза дежурного закатились, и он упал в обморок.
Первое, что увидели беглецы на улице, — «Шибейя» Эм-Си Кафки.
— Клевая тачка, — позавидовал Тургений. — Бешеных бабок стоит.
— Знаешь, чья? — Трефаил устремился к машине и решительно открыл дверь. — Моя.
Упрашивать не пришлось — Тургений нырнул внутрь и стал баловаться рулем.
— Кыш, я поведу. — Сууркисат сел за руль.
— А ты умеешь? — Мумукин опасливо покосился на друга, пока тот разглядывал приборную доску и
