вежливо объяснит за что. Эльфы, хоть и живут в болоте, галантных манер не утратили.
Гоблины, однако, в этом вопросе со мной были солидарны. Своих родичей люто ненавидели, эльфийскими ублюдками обзывали. Котгоблины к эльфам относились с благоговением, а вот гоблинам платили той же монетой, разоряя деревни и устраивая засады. В плен врагов ни те, ни другие не брали, при том что людей порой захватывали и, случалось даже, отпускали на свободу. Меня, к примеру, отпустили. Хотя и не сразу.
Эльф, как и большинство его собратьев, оказался тощим и изможденным. Не успел еще отъесться после суровой зимы и голодной весны. Их все еще слишком много осталось, эльфов, чтобы на болоте прокормиться без охоты. Хорошо еще рыбой не брезгуют, иначе передохли бы совсем.
В руках у него приличных размеров рыбина. Ох ты, а я и внимания не обратил, что вонючая болотная жижа сменилась чистой водой! Мы, оказывается, уже почти вплотную подошли к селению эльфов, сами того не заметив. Здесь некогда было сердце их леса, и воду они умудряются до сих пор держать чистой, не подпуская болото. Здесь же они занимаются рыбоводством. То есть разводят рыбу, ловят, а потом и едят вдобавок. С гарниром из желудей Древа.
– Эльф! – радостно восклицает Релли. – Настоящий эльф! Я их раньше только на гравюрах видела!
– Я тоже, – сознается господин Излон. – Только там они были женского пола… и без одежды совсем.
– Что вы делаете на нашей земле? – сурово вопрошает настоящий эльф, пытаясь удержать в руках скользкую рыбину. Я ухмыляюсь, выразительно смотрю под ноги.
– На вашей воде, так будет точнее, – говорю ему.
Кажется, его Нубом зовут. То есть это я так его называю, потому как настоящее эльфийское имя человек произнести не в состоянии. Либо язык сломает, либо мозги вывихнет.
Эльф пожимает плечами, таращится на меня огромными глазами. Мне становится не по себе. Никак не могу привыкнуть, что глаза могут быть такими.
– Как скажешь, Охотник, – говорит он. – Итак, что вы делаете на нашей воде?
– Мы идем в Руину, – вмешивается господин Излон.
Глаза выпячиваются на его персону, оставляя меня в покое. Маг поеживается, отводит взгляд. Неуютно, да, а нечего вылезать было.
– Маг? – вопрошает Нуб.
Магов эльфы не любят. Огненный Потоп ведь они и устроили, чародеи-то. Пусть давно померли, и даже могил не осталось, у эльфов память долгая.
– Маг, – покаянно говорит господин Излон.
Похоже, он и сам уже не понимает, как его угораздило в чародеи податься.
– Плохо, – осуждающе говорит эльф. – А знаешь ли ты, что в наши владения магам вход запрещен под угрозой штрафа?
И добавляет после паузы:
– Штраф – стрела в глаз.
Релли беспомощно смотрит на меня. Я ухмыляюсь. Не скажу, что я понимаю эльфов, однако стрелять он не будет, а пускать ли нас на болото – решать не ему.
– И наши трупы осквернят Священное болото?
– Лес, – строго поправляет эльф. – Священный лес. Ты прав, Охотник, на это святотатство никто из нас не пойдет. Но не думай, что нам не по силам сделать чью-то короткую жизнь не слишком приятной.
Вот так. «Не думай», «не по силам», «не слишком приятной». Можно ведь проще сказать – если что, таких гадостей наделаем, сами утопиться захотите. Так нет же, надо завернуть подлиннее да понепонятнее. Таковы уж они, эльфы, медом не корми, дай языком повертеть.
– Понял, понял, – с трудом удерживаюсь от смеха, глядя на то, что эльф, несомненно, считает зловещей ухмылкой. Уж лучше б рожу пнем держал, как у них принято, было бы куда страшнее. Мимика эльфам с трудом дается, особенно когда пытаются изображать то, что не чувствуют вовсе. Старшим еще более- менее, опыт как-никак присутствует, а вот таким росткам молодым (по эльфийским меркам) лучше и не пытаться. – Ох и страшен ты, братец! Недаром у нас говорят – эльфу болото не переходи.
«Братец» растерянно хмурит тонкие брови, сверкает огромными глазами, подозревая насмешку.
– Меду хочешь? – внезапно спрашивает Медвежонок.
Сам-то он до сладкого охоч, да и эльфы сплошь сладкоежки.
– А есть? – Лицо рыболова вдруг просияло настоящим эльфийским счастьем, даже глазам больно стало.
– Имеется малость, – солидно говорит Медвежонок, лезет в сумку, достает внушительную глиняную крынку, откупоривает. В воздухе немедленно разливается аромат свежего меда, ноздри эльфийского носа голодно шевелятся.
– Если это не будет большой дерзостью с моей стороны, – осторожно говорит он, – с удовольствием отведаю.
И почти вырывает крынку из рук Медвежонка. Релли сочувственно вздыхает, жалко ей эльфа. Совсем оголодал парнишка, такому бы мяса ломоть горячего, да не едят они мяса.
А Медвежонок заслужил хорошую трепку. Виданное ли дело – в Злой лес мед тащить! Совсем думать разучился, там же пчелы! Дикие пчелы, которые мед совсем не делают, зато очень его любят. По привычке, наверное. Мелкие вроде насекомые, а ведь пострашнее какого-нибудь огнеплюя будут. Роем налетят – от человека только сапоги останутся, да и то если сделаны на совесть. Видел я этот рой однажды, едва ноги унес. Месяц потом лечился, как выжил – до сих пор не понимаю. Любят меня боги за что-то, иначе и не объяснишь.
Перемазанная медом мордашка эльфа лучится счастьем. Чай, не каждый день такое лакомство пробует. Тревожно оглядываюсь по сторонам, пчел не видно. До леса прилично, может, и не учуют. Да что это я, не тронут они эльфа, скорее уж нас сожрут. Хм, хорошо все-таки, что до леса далеко…
– Добро пожаловать в Священный лес, – говорит Нуб, возвращая крынку хозяину. – Будьте моими гостями, сегодня ведь праздник!
– Какой? – тут же спрашивает Релли.
– Праздник Первого Урожая, – отвечает эльф.
Да, действительно. Они же тут три урожая в год снимают с тех деревьев, что после Потопа остались. Будь их побольше, жили бы припеваючи, три урожая кого хочешь на ноги поставят. Только вот молодые деревца на болоте не приживаются, а старые, хоть и обладают прочностью изрядной, а все же потихоньку подгнивают. Скоро ни одного не останется. Лет через семьсот – восемьсот. Из эльфов, может, кто и доживет, а вот я этого точно не увижу. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.
По болоту идем споро, без задержек и остановок. Кстати, не раз замечал, что в компании эльфа дорога сама под ноги стелется, а время будто замедляется. Не знаю, в чем дело, то ли колдовство какое, то ли Лес и впрямь их род привечает. Да и болото, если уж на то пошло.
Вот и теперь – трех часов не прошло, как показались эльфийские жилища. Уж не знаю даже, как их и назвать – не изба, не хижина, не шалаш – что-то этакое причудливое на сваях. Потому как по-другому не получается, болото все-таки, попробуй избу поставь, по колено в воде жить будешь.
Из туманной дымки возникает громада Великого Древа. Не знаю уж почему, но увидеть его можно только вблизи. Таится оно, что ли, от чужих глаз?
Релли восхищенно охает, маг выпускает из рук посох, который немедленно отправляется исследовать болото. Впрочем, господин Излон тут же протягивает руку, и недовольная реликвия с неохотой возвращается к владельцу. И правильно, нечего деревяшке здешних рыб пугать. Эльфы и так худющие, а ежели еще рыба уйдет, вообще передохнуть могут. Ирония судьбы – бессмертные, мудрые, могущественные существа, умирающие оттого, что нечего есть. Жалко их, бедных…
– Великое Древо, – благоговейно шепчет Релли.
Эльф снисходительно кивает, великое, дескать, ага, любуйтесь, смертные.
– Сегодня мой народ будет праздновать, веселиться и водить хороводы вокруг Древа, – солидно говорит он.
Хороводы? Не могу сдержать смешок, Нуб косится неодобрительно, но выговаривать не решается. Эльфам мой зловредный характер известен давно, задирать уже не пытаются. В ругани им с людьми не
