– Я нашел один из недостающих документов по сиротскому приюту. И знаешь где? В личном деле Аугусто Айяччио.
– Кого? – рассеянно переспросил Амальди, до сих пор не в силах опомниться от своего поступка.
Дать домашний телефон незнакомой девице, возможно, истеричке, которая теперь изведет его рассказами о новых подвигах онаниста.
– Айяччио. Того беднягу, что умирает от рака… Кстати, ты его навестил?
– Да, – соврал Амальди.
VII
– Не приходил? – спросил Фрезе у Айяччио. – Ты точно помнишь?
– Да.
– А вчера?
– Нет.
Фрезе почесал в затылке, потом заученным движением отряхнул пиджак и почистил ногти.
– У тебя перхоть есть?
– Чего нет, того нет.
– Черт! Прости, Айяччио, – буркнул Фрезе.
– Да ничего.
– Нет, правда, прости, я дурак. – Он с досадой ударил себя кулаком по толстой ляжке и поднялся с больничного стула.
– Говорю вам, ничего.
– Давай на «ты».
– Ладно.
Фрезе отошел к окну и попытался сменить тему:
– Неплохой отсюда вид.
– Да уж. Особенно хорошо видно, как растет гора мусора.
– Море, Айяччио, отсюда видно море.
– Это не море, а портовая помойка.
– Так ведь вода не из канализации. Мусор море приносит.
– Вы замечали, как заманчиво выглядит жареная курица в витрине? Золотистая корочка, лоснящаяся от жира, запах розмарина, вокруг хрустящая картошка… Замечали?
– На «ты», Айяччио.
– А наутро она в мешке для мусора. Хрящи, выцветшая кожа, кости с налипшим на них мясом… тошнотворный запах… Вы бы ни за что на свете до нее не дотронулись, верно? Как по-вашему, это одна и та же курица?
– На «ты», черт тебя возьми!
Айяччио повернулся спиной к окну, выходящему в мир, которого он никогда не понимал, для которого с рожденья был чужим. В палате воцарилась тишина. Фрезе пришел спросить его, как мог недостающий документ из папки сиротского приюта оказаться в его досье. Но на разъяснения не очень надеялся. Хотя странно, как тот документ попал в личное дело сироты. Единственного сироты в полицейском управлении, насколько ему известно. Сироты, который вырос именно в этом приюте и уцелел на том самом пожаре. Но откуда это может быть известно Айяччио? Фрезе видел перед собой еще сильную спину человека, в пятьдесят два года приговоренного к смерти. Айяччио всего на три года старше него. «Бывает», – сказал себе Фрезе, как только узнал о его несчастье. Но смотреть этому человеку в глаза – дело иное. Быть может, он вовсе и не насчет документа пришел, а просто посмотреть в глаза смерти, которой так боялся. Да, это совсем другое дело. А сам Айяччио уже не тот, каким он его помнил. Не тот, каким предстает в личном деле. Не тот Айяччио, которого он часто встречал в коридорах полицейского участка, уже не тот вялый, ко всему равнодушный агент с припухшими глазами, с которым они иногда вместе обедали.
– Я устал, – сказал Айяччио. – Устал и озяб.
– Накройся одеялом. Тебе помочь?
Не дожидаясь ответа, Фрезе подошел к кровати и хорошенько укрыл его. И заметил в вороте пижамы лиловое пятно, растекшееся по всей шее. Как язык. Ожог, давний, страшный ожог.
Айяччио закрыл глаза. Он думал о случившемся утром. Вытянувшись на постели, он приходил в себя, выныривая из кошмарного водоворота, куда его погрузили ударные дозы принятых лекарств. Казалось, язык у него стал толще и неповоротливей. Во рту было горько. Сильно болели мышцы шеи. Сколько он проспал? Кряхтя, он приподнялся и сел на постели. Развел руки в стороны, несколько раз сжал и разжал кулаки. Дыхание сбилось, он растерянно водил глазами, как пассажир скорого поезда, глядя в окошко. «Ну вот, – подумал он, – смотрю на себя со стороны». Но кто он такой и где находится – этого понять не мог. Голова как будто раздулась, мысли множились, увеличивая объем мозга, так что кости с трудом удерживали его в черепной коробке. Он понял, что это болезнь, и все встало на свои места: Айяччио осознал, что болен раком и что в этой больничной палате ему суждено умереть.
Он открыл глаза. Увидел, что Фрезе неотрывно смотрит на него, и слезы сами собой, без спросу покатились из глаз. Они оставляли бороздки на щеках и обжигали губы солью. Вдруг в ноздри ему ударил запах ладана, и он стал прислушиваться – не читают ли рядом молитвы, может, из церкви пришли благословлять больницу?
В палату вошла медсестра. С ее приходом запах усилился и воздух стал дымным.
– Как дела, синьор Айяччио? – спросила белокурая сестра, остановившись на пороге и улыбнувшись Фрезе.
– Почему так пахнет ладаном? – поинтересовался Айяччио.
Сестра принюхалась; в глазах ее мелькнула тревожная мысль, и она тут же перевела их на Фрезе. Всего один мимолетный взгляд, но Айяччио заметил его. Ладан рассеялся. Воздух снова был чист и прозрачен. Фрезе и сестра смотрели на него заботливо и сочувственно. «Обонятельные галлюцинации, – вспомнил Айяччио. – Господи Боже мой!»
Впервые его болезнь дала себя знать.
– Я пошутил, – сказал он белокурой хорошенькой медсестре в халатике, плотно обтягивающем грудь.
Та улыбнулась.
– Все нормально.
Несколько секунд она изучала его, прячась за сочувственной улыбкой, потом кинула взгляд на Фрезе и вышла за дверь.
– Я пошутил, – шепотом повторил Айяччио.
И внутренне сжался от стыда и боли.
В восемнадцать лет Айяччио первый раз почуял запах ладана, а в двадцать – последний. С тех пор он ни разу не был в церкви. Даже забыл, что на свете есть и церкви, и ладан. Если б хоть он умел молиться! Но он потому и ушел из семинарии, что не был ни дураком, ни святым, чтобы посвятить себя Богу. Все это было ему недоступно.
Теперь перед ним проплывало его прошлое в свете нового озарения, нового источника энергии – той самой болезни, что медленно разрушает его. И Айяччио обозревал это прошлое без боли и тревоги, а с грустной отстраненностью. Мысли, как не связанные друг с другом лучи, осеняли его и пропадали во мраке будущего. Ненужные мысли, которые за всю жизнь ни разу не приходили ему в голову. Скоро от него ничего не останется, и они будут жить сами по себе.
– Мне пора, – сказал Фрезе, взглянув на часы и отставляя стул на место, к стене. – Береги себя. Я еще зайду.
Айяччио кивнул и проводил его глазами до двери. Она открылась и закрылась. Он снова один. Но взгляд по-прежнему прикован к двери. В полутьме палаты ему почудилась какая-то маленькая черная точка. Он никак не мог ее разглядеть получше. Поискал очки в ящике тумбочки. Понял, что это муха. До нее было
