Значит, ему так нужно. Значит, ему так хочется. И она уже радовалась, что он получал то, что хотел, или достигал желаемого. Ему так редко чего-то хотелось… Он не знал, как начать… Рот был каменный.
— Я знала, что ты уезжаешь, — сказала она.
— Откуда?..
— По тому, как ты поцеловал меня утром, когда я спала. В этом было что-то прощальное.
С ужасом он подумал, что грядет… Слезы чуть не брызнули фонтаном, но неимоверным усилием…
— Солнышко, я хочу, чтобы послезавтра мы встретились в Нью-Йорке.
— Ура! Я так рада побывать с тобой опять в Нью-Йорке.
— Я хочу, чтобы ты взяла побольше спортивных костюмов и пижам: нам, может, придется побыть какое-то время в одном месте.
Юджиния никогда не задавала лишних вопросов. Но она спросила:
— А мы полетим в Бостон есть крабов?
— Все, что ты пожелаешь, любовь моя… — сказал Александр почти беззвучно.
Он уронил трубку, не в силах продолжать, и давно сдерживаемые слезы хлынули градом, безостановочно.
Он пил в баре весь вечер. А утром вылетел в Нью-Йорк. Остановившись в отеле «Плаза» у Центрального парка, сменив одежду и побрившись, он сказал шоферу адрес: «Мемориальный Слоун- Кеттэринг, раковый центр».
Центр находился на Ист-Сайд, самой последней авеню, у реки, опоясывающей вместе с Гудзоном остров Манхэттен. Мало кто знал, что это был остров, а его обитатели, ньюйоркцы, — островитяне.
Он дал точный адрес шоферу лимузина: 1275 Йорк-авеню.
— Я надеюсь, с вами все в порядке, сэр?
— Поезжайте, — тихо сказал Александр. Здания центра занимали целый квадратный квартал и продолжали расти. В госпиталь поступали муль-тимиллионные пожертвования и дары — чтобы найти панацею от рака. В Центре работали лучшие мозги мира, и все равно…
Его пригласили на пятый этаж — в педиатрическое отделение, где находились больные в возрасте от двух лет до двадцати одного года. Если они начинали с этого этажа и им везло… то они здесь и оставались, пока не становились окончательно взрослыми. Лысые головки малышей сновали вокруг него взад-вперед по этажу.
Страшный пятый этаж, подумал он.
Доктор Мортон был ведущим специалистом до детской лейкемии в Америке. Медицинские связи Кении сработали. Мортону было около пятидесяти лет — очки в тонкой золотой оправе и редеющие с проседью волосы. Александр так никогда и не узнал его имени.
— Мне рассказали, что вы писатель, — сказал доктор, поздоровавшись.
— Я пытаюсь…
— Не бросайте этого, что бы ни случилось. Александру стало тревожно от слова «случилось», но он сдержался.
— Где ваша жена?
Ему было непривычно такое обращение.
— Она прилетает завтра утром.
— Тогда я жду вас у себя в два часа дня. И планируйте, что до шести мои ассистенты будут заниматься различными анализами и пробами, поэтому покормите ее ленчем до прихода сюда.
— Обязательно. Она любит… она любит…
— Ну-ну, спокойнее, спокойнее, вам еще потребуется не меньше сил, чем ей.
— Простите…
— Она знает что-нибудь?
— Нет еще…
— Когда вы собираетесь ей сказать?
— Завтра…
— Вам нужна помощь?
Александр отрицательно покачал головой.
— Может быть… что диагноз ошибочный и… — Я вчера получил копии ее анализов, — твердо сказал доктор, — к сожалению, нет.
Александр отвернулся к окну, и невольные слезы…
— Но всегда нужно надеяться на лучшее. Вера и надежда — два великих помощника. Поэтому мне нужно, чтобы вы верили, несмотря ни на что, это сильно поможет ей.
Слезы продолжали течь по щекам.
— Возьмите салфетку, — сказал доктор без эмоций и протянул коробку со стола. — Как зовут вашу жену, напомните?
— Юджиния.
— Красивое имя.
— Она вся… вся…
Он совершенно не владел собой.
— Успокойтесь, нельзя так. Это только начало, мы еще не знаем ни степени, ни прогресса… Вы же мужчина, в конце концов, глава семьи.
Ему впервые захотелось не быть мужчиной, чтобы можно было плакать. Не скрываясь. Ах, как хотелось выплакать
— Вы пообедаете со мной? — спросил доктор.
Есть он не мог, третий день уже он был на алкоголе. Спустившись со страшного пятого этажа, он пошел прямо в бар. Нужно было забыться…
Юджиния прилетела на самолете папиной авиакомпании и выпорхнула радостная — прямо в его объятия. Хотя легкие полукружья усталости были видны под глазами.
— Почему ты не спала ночью? — спросил нежно он.
— Как ты узнал? Ах да, ты очень наблюдательный.
— Что случилось?
— Я волновалась. Что у тебя что-то не в порядке. «У меня?!» — Он чуть было не воскликнул от удивления, поразившись ее заботе и волнению о нем. Она была самой преданной ему на этом белом свете. И единственная — чудесная родная душа в этом полушарии.
Лимузин вез их в отель. Дорогой на Голгофу казалась ему двадцатиминутная поездка в Нью- Йорк.
Он зашел в большой номер и закрыл дверь на два поворота ключа. Пытаясь повернуть на третий…
Она обняла его и прильнула к нему всем телом. Вдруг ослабела и, извинившись, попросила разрешения сесть в кресло.
Александр смутился, замешкавшись, что не сообразил сам. Зная ее диагноз.
— Я, видимо, устала от перелета, хотя раньше я никогда не уставала от самолетов. Прости меня, что я…
— Юджиния… сегодня в два часа дня мы с тобой пойдем на встречу с доктором.
Она вздрогнула:
— Я знала, что с тобой что-то не в порядке. Скажи, пожалуйста, что случилось, я так всегда волнуюсь за тебя…
Он отвернулся резко и, подойдя к окну, чтобы подавить спазм, увидел парк, озеро, из которого на зиму девались куда-то утки, и мальчика из его любимого романа — он все хотел узнать… Куда деваются утки.
И, глубоко-глубоко вздохнув, произнес, очень ласково:
— Юджинюшка… — Он впервые назвал ее так.
— Это по-русски? Мне очень нравится!
— …ты знаешь, что я за тебя отдам мир, жизнь, мои книги и все, что я имею. Я отдам тебе свою кровь, каплю за каплей, каплю по капле…
