Роберт Дугони
Возмещение ущерба
1
Доктор Фрэнк Пилгрим наклонил пониже лампу на гибком шнуре, прикрученную к краю его заваленного бумагами металлического письменного стола, но и дополнительное освещение не сделало расплывчатый печатный шрифт четче. Он сдвинул на лоб, над кустистыми седоватыми бровями, очки в металлической оправе и ущипнул себя за переносицу. Глаза больше не выдерживали напряжения — читать вечерами мелкий шрифт он теперь не мог.
Пилгрим окинул взглядом кабинет: предметы были как в тумане. А ведь еще недавно он мог без очков смотреть телевизор, водруженный на зеленый картотечный шкаф. Сейчас же даже в картотеке-то своей он еле разбирается, хотя на ящиках и проставлены крупные буквы. Похоже, катаракты его зреют. Ладно, чего уж там… Все эти идиотские реалити-шоу давно превратили для него телевизор лишь в фоновый шум, необходимый, чтоб скрасить одиночество вечерами. Ему приятно слушать трансляции бейсбольных матчей «Маринера», хотя команда и продолжает его огорчать. Учитывая его семьдесят восемь, увидеть их чемпионами ему вряд ли придется.
Телефон на столе зазвонил ровно в десять, как делал это последние сорок восемь лет.
— Закругляюсь, закругляюсь… — сказал он в микрофон допотопного, с крутящимся диском, аппарата. Он раскачивался в кресле, ударяясь о полки, уставленные старыми книгами и безделушками — сувенирами их с женой заграничных путешествий. На следующее лето у них был намечен Китай. — Еще минута-другая, и я все окончу, милая.
Жена велела ему идти к машине осторожнее и помнить, что он старик с палочкой и тазобедренным протезом, а не молодой и ретивый фланговый защитник в команде «Ю-Даба», как на Северо-Западе именовали университет штата Вашингтон.
— Я так же молод, как ты прекрасна, — парировал он. — И пока я чувствую себя восемнадцатилетним, я и буду вести себя соответственно.
Он заверил ее в своей любви и, нажав на рычаг, взглянул сквозь деревянные жалюзи в окно своего кабинета на первом этаже. Его старенький пятнадцатилетний БМВ стоял на своем обычном месте под оранжевыми лучами прожекторов на парковочной площадке. Когда он только открывал свою практику, парковку окружали заросли можжевельника и кизила, но было это давным-давно, когда и в Редмонд-то из Сиэтла надо было ехать на пароме по озеру Вашингтон. Но потом построили мосты на 520-й и I-90-й трассах, и население на восточном берегу стало расти и расти — настоящий демографический взрыв. Сейчас его клиника теряется среди многоэтажных жилых и офисных сооружений.
Пилгрим захлопнул папку, выпрямил спинку кресла, откатил его к картотеке, выдвинул ящик, нашел карту с загнутым уголком, используемую как опознавательный знак, и положил папку на место. Затем, что тоже было его многолетней привычкой, накинул плащ — неизменный, надеваемый в любую погоду, дождь ли, солнце ли, нацепил на голову шляпу, которая, как он некогда считал, делала его похожим на Хамфри Богарта в «Касабланке», и, протянув было руку, чтобы выключить телевизор, замер, привлеченный первой из новостей:
Пилгрим прибавил звук и стал наблюдать проход харизматического молодого сенатора во Дворец конгрессов и как он пожимает руки собравшихся.
Следовал крупный план: Мейерс на трибуне перед строем микрофонов.
Сюжет окончился, и Пилгрим выключил телевизор. Заинтересованный, он вновь поднял очки над переносицей и пробежался пальцем по выцветшим буквам на ящиках. Его дочь была обуреваема решимостью модернизировать офис, который теперь она делила с отцом, но ему все эти компьютерные штучки — экраны, дисководы и принтеры в ее части офиса — казались рубкой межпланетного корабля. Не то что лаконичная строгость его кабинета. Все, что ему требовалось, — это его шкафы с картотекой — с медицинскими картами, распределенными под двадцатью шестью буквами английского алфавита, — система, которая не давала сбоя и всех устраивала до того, как возник Билл Гейтс со своими компьютерами. В конце концов дочь снизошла к его слабости, но не иначе как взяв с него обещание отделить карты прошлых пациентов от карт нынешних. Взамен она согласилась не отправлять в архив его карты. Картотека покинет свое место только вместе с ним.
Он подошел к тем ящикам, где хранились давние карты, и, открыв третий ящик сверху, стал рыться среди толстых папок, вглядываясь в выцветшие чернила опознавательных картонных табличек. Есть. Вытащив медицинскую карту, он чуть приподнял над рядом следующую, чтобы отметить место, и с папкой в руках отправился к письменному столу. Усевшись за стол, он услышал знакомое позвякивание дверного колокольчика, означавшее, что входную дверь открыли. Но вечерами он запирал ее, хотя ключ был и у привратника, да и Эмили нередко возвращалась в клинику вечером, уложив двух его внуков. Она унаследовала отцовскую привычку работать допоздна.
Пилгрим встал и открыл дверь кабинета.
— Это ты, Эмили?
Хорошо одетый мужчина в темном костюме и плаще высился гигантом среди миниатюрных столов и стульев. Больше удивленный, чем обеспокоенный, Пилгрим осведомился:
— Я могу вам чем-то помочь?
— Доктор Фрэнк Пилгрим?
— Да. Как вы вошли сюда?
Повернувшись, мужчина прикрыл и запер входную дверь.
— У меня есть ключ.
— Откуда же это?
Мужчина сделал несколько шагов к нему. На вопрос он не ответил.
— Что вам надо? — спросил Пилгрим. — У меня здесь нет ни денег, ни чего-либо наркотического.
Мужчина сунул руку в карман плаща, вытащил шприц и удалил колпачок с иглы.
— Не важно, доктор Пилгрим. Все, что надо, я принес с собой.
Пилгрим прищурился и сжал кулаки.
— Здесь рядом моя дочь. Она… ее кабинет вон там. — И он крикнул: — Эмили! Эмили, здесь какой-то человек! Вызови полицию, Эмили!
Ни малейшего беспокойства пришедший не выказал и шагнул к нему. Пилгрим попятился к себе в кабинет и хотел было закрыть дверь, но мужчина ухватился за косяк и распахнул ее, чуть не сбив с ног Пилгрима. Потом он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Пилгрим потянулся к телефону, но движение его было пресечено — его ухватили за шиворот. Инстинктивно Пилгрим обернулся, и мужчина, схватив его
