угораздило зимой в лесу заблудиться…»
Дженна, оставив лекаря наедине с пациентом, вышла в коридор и, устало вздохнув, прислонилась к стене. Ивер подошла, потянула сестру за рукав, но тут как раз появился Гром и сказал, улыбаясь:
– Хозяюшка, а как у нас с обедом?
Девушка вяло улыбнулась в ответ и побрела на кухню.
В ожидании обеда у камина постепенно опять собралась компания; пустовали места Симона и Беллы – молчаливая красавица поднялась в комнату и обратно не вернулась. Никто, однако, не торопился возобновить игру – все сидели молча и думали об одном и том же.
– Мы здесь пленники, похоже, – проговорил Карел. Арно, погруженный в облако табачного дыма, кивнул, а Гром пробормотал что-то утвердительное. – Я всякое видал, но такая метель… хм… она и для Дальних пределов слишком сильна. Даже не берусь предполагать, сколько еще продлится непогода – дня три, четыре… не знаю, не знаю…
– Дров достаточно, еды тоже! – крикнула Дженна из кухни. – Не переживайте!
– Постойте-ка! – встрепенулся Марк. –
– Так вперед, мой друг! – с усмешкой ответил старый маг. – Если вас ничему не научил пример Рыжего и покойного, по всем признакам, Томаса…
– С чего вы взяли, будто он покойник? – неприязненно спросил Марк.
Вместо печатника ответил Теймар Парцелл:
– К сожалению, в этом нет никаких сомнений. За стенами «Горицвета» – целая орда снежных фаэ, голодных и злых. Ума не приложу, отчего они так разъярились, но ничто живое в этой милой компании не протянет и пяти минут. Чудо, что хоть один из торговцев сумел вернуться.
– Я не могу сидеть здесь и ждать, пока буря закончится или фаэ успокоятся! – запротестовал Марк, теряя последние крохи спокойствия и уверенности в себе. – Это вопрос жизни и смерти!
– Вопрос жизни и смерти сейчас решается там, – Парцелл взмахнул рукой, указывая наверх. – И никто не знает, как он решится.
Юноша вскочил.
– Хватит издеваться! Это не шутки!!
– А разве я шучу? – ровным голосом поинтересовался грешник. – Сядь на место, мальчишка, и не надо устраивать истерику. Никто из нас не может остановить бурю, поэтому будем ждать… сейчас, по крайней мере, нет другого выбора.
Обескураженный Марк повиновался, а печатник взглянул на Парцелла с любопытством, но ничего не сказал. Тут из кухни вышла Дженна с подносом, уставленным тарелками, и почти сразу же со второго этажа спустился лекарь, усталый и расстроенный.
– Плохи дела у моего пациента, – заявил он с тяжелым вздохом.
– Не оттого ли, что он не заплатил за лечение авансом? – чуть слышно пробормотал Карел, но Симон его услышал и тотчас же оскорбился:
– Что вы себе позволяете?! Мой кодекс требует…
– Знаю я, что требует кодекс, – перебил Карел. – Но слишком уж много среди нас тех, кто вспоминает об этом лишь под звон монет. Здесь же случай и впрямь не из легких… – Он осекся. – Ох! Будь проклят мой длинный язык…
– Коллега? – Симон, мгновенно оставив все обиды, вопросительно поднял бровь. – Из какой школы?
Постояльцы навострили уши, но Карел все медлил с ответом; его странное лицо, почти лишенное мимики, казалось деревянной маской. Наконец он произнес дрогнувшим голосом:
– Все это уже не имеет значения…
История Карела, или Великая книга
Говорят, я был одним из лучших учеников Миранды Лаорэ… да, той самой. Она возвращала больных с того света так легко и просто, что несведущим людям казалось, будто для этого ей достаточно было только прикоснуться к пациенту. Что за глупости! Нет в мире ничего стоящего, что давалось бы без труда, а легкость обманчива… Я вижу госпожу Лаорэ в лекционном зале – она никогда не повышала голос, но каждое ее слово было слышно даже в дальних углах – такая тишина стояла кругом! – а вот себя на этих лекциях вспомнить уже не могу, как будто меня там и не было.
Что ж… Лучше будет, если я расскажу эту историю так, будто прочитал ее в книге.
Жил-был один студент-медик. Поначалу он почти не отличался от других студентов и внимание преподавателей заслужил лишь на второй год обучения, когда обнаружил вдруг странный, довольно редкий талант – умение безошибочно определять с первого взгляда любой недуг, даже самый редкий. Да, Симон, не удивляйтесь! Тело человека есть единое целое, и если одна часть этого целого страдает, другие не могут оставаться неизменными… Как я это делал? Не помню. Слушайте и не перебивайте.
Миранда Лаорэ заметила студента и стала давать ему особые задания, с которыми он всегда справлялся играючи. Чутье ни разу его не обмануло, и постепенно в университете заговорили о счастливце, который видит людей насквозь, будто они стеклянные. Ему завидовали…
…хотя на самом деле завидовать было нечему.
Он был талантлив от природы, с этим не поспоришь, но есть одна черта характера, которой зачастую таким счастливчикам не хватает: терпение. Госпожа Лаорэ учила этого студента всему, что знала сама, однако он уже успел привыкнуть к легкости и предпочитал делать лишь то, для чего не требовалось больших усилий. Да, он видел пациентов насквозь, но понятия не имел, как их лечить… а зачем? Он всерьез верил, что это всегда можно будет поручить кому-нибудь еще. Даже после того, как он получил диплом, ничего не изменилось.
Вы ждете, наверное, рассказа о том, как этот медикус не сумел исцелить близкого человека и одумался, но все случилось по-другому…
Рассказывают, Миранда Лаорэ однажды вызвала своего ученика и о чем-то с ним говорила – долго, очень долго. Один раз она даже вышла из себя и начала кричать… быть может, именно это и подействовало на незадачливого лекаря: он, побоявшись окончательно разочаровать великую госпожу Лаорэ, решил взяться за ум и наверстать упущенное.
Как-то раз он в университетской библиотеке искал некий том и не мог найти. Я уже сказал, терпение не значилось в числе добродетелей этого юноши, да вдобавок на людей, не привыкших тратить на поиск сведений много времени, изобилие книг всегда действует удручающе… но тот, о ком я рассказываю, вдруг подумал о весьма странной вещи: книг слишком много, показалось ему, а вот если бы существовала всего лишь одна Книга, в которой содержался бы ответ на все вопросы?..
Сказано – сделано. Он изобрел для себя цель, которая могла бы произвести впечатление на госпожу Лаорэ: объединить все тома, хранившиеся в университетской библиотеке, в один-единственный – пусть и огромный, но всеобъемлющий. Это было нелегкое дело, но он, как истинный одержимый, ничего не боялся и потому трудился денно и нощно, не жалея сил, в течение долгих восьми лет. Великая Книга о медицине росла в глубокой тайне, потому что ее автор боялся, что кто-то присвоит себе его детище. Ах, если бы госпожа Лаорэ хоть раз поинтересовалась, чем так занят ее бывший ученик…
