являлись постоянными спутниками Форстера. Но Холмс — дело другое. Мастерство великого сыщика в области маскировки приводило Форстера в восторг. Каждый ребенок мечтает побыть кем-то другим, и Форстера это желание не покидало до сих пор.
«Человек может стать кем угодно при условии, что поверит в это сам». К такому выводу пришел Форстер, читая о Шерлоке Холмсе.
Вот в чем заключался великий секрет Холмса! Внешняя маскировка — ничто. Форстер понял, что просто отрастить усы и покрасить волосы — бессмысленно, сели человек при этом остался рыжим хвастуном, либо приторно любезным участником индийских кампаний, либо опустившимся выходцем из высшего света, который скатился вниз по социальной лестнице из-за пристрастия к кокаину и опиуму. Он пытался играть все три роли и, к своему разочарованию, обнаружил, что ему куда больше подходит четвертая — роль банковского клерка, проводящего отпуск за границей. Такое перевоплощение давалось ему легче всего, в чем он убедился во время встреч с людьми, например, с Лесли Мейкле, хотя подчас ему ужасно хотелось стать банковским служащим, укравшим миллион фунтов.
Итак, Форстер рыскал по городу в образе клерка, по крупицам собирая информацию о Бюргхольцли и пытаясь сообразить, как увидеться с хозяином, не выдав себя.
Кроме того, он почти три недели со всех доступных точек наблюдал за Пилигримом в бинокль и записывал, когда тот выходил на балкон.
Но начиная с субботы первого июня Пилигрим перестал мелькать за окнами и показываться на балконе, и через три дня Фостер так встревожился, что стал изобретать план побега.
Ему необходимо было как-то проникнуть в клинику в обличье банковского служащего. Внимательно прислушиваясь к разговорам в ресторане, баре и комнатах отдыха гостиницы, он узнал фамилии шести других пациентов из Англии. Форстер мог выдать себя за брата или кузена кого-то из них.
А потом — словно по своей обычной договоренности со смертью — Пилигрим восстал из мертвых и в понедельник, десятого июня, вновь показался в окне.
В четверг на той же неделе Форстер встретился с Лесли Мейкле. Снимки, которые она сделала, должны были подготовить Пилигрима к изменениям во внешности его камердинера, когда они встретятся.
Форстер уже размышлял над тем, как организовать эту встречу. Теперь, когда Пилигрим появился вновь, следующий шаг должен быть практическим, хотя осуществить его будет не так-то легко.
Помимо книг Артура Конан Дойла, Форстер читал лишь брошюры о голубях. В Лондоне, на Чейни-Уок, он попросил разрешения построить голубятню — и получил его. Там он разводил голубей разных видов, кормил их и ухаживал за ними. Во время его отсутствия за птицами присматривали экономка и кухарка миссис Матсон и ее племянник, парнишка четырнадцати лет по имени Альфред.
Альфред работал в саду и спал в каморке под черной лестницей. Черноволосый и угрюмый на вид подросток, он любил своих подопечных и инстинктивно понимал их нужды и желания. Он точно знал, когда надо — а когда не надо — ухаживать за голубями, время от времени предоставлял им свободу и непременно закрывал на ночь ставни, чтобы уберечь их от ястребов, сов, грачей и даже хорьков.
Форстер был искренне привязан к этому мрачноватому молчаливому пареньку, который напоминал ему собственную юность и трагедию, в мгновение ока поглотившую в огне пожара все, что он знал и любил — не только дом, но и родителей, братьев и сестер. Отражением этой трагедии в случае Альфреда было самодурство пьяницы-отца, деспота и насильника, отравлявшего жизнь его матери и брату. Каким бы сексуальным извращениям ни подвергался Aльфред, он неизменно хранил молчание. Только глаза выдавали его — глаза и отказ от мужской дружбы, которую Форстер пытался ему предложить. Тем не менее парнишка остался в доме на Чейни-Уок. Он любил свою тетю Эвлалию Матсон, любил «свой» сад, а больше всего — «своих» голубей.
На крыше отеля «Бор-о-Лак» тоже была голубятня, где жили тридцать с лишним птиц. И тут Форстеру пришла в голову идея. «Чьи они?» — спросил он. Ему сказали, что голуби принадлежат повару по имени Доминик Фрежюс.
Форстера это настолько ошарашило, что он не сразу продолжил расспросы. Неужели голубей готовят на ужин? Он не мог в это поверить. Форстер был из тех плотоядных созданий, которые с удовольствием едят мясо, однако даже думать боятся о бойне.
Через две недели, когда ему стало ясно, что количество голубей не уменьшается, Форстер наконец подошел к Доминику Фрежюсу и спросил, можно ли ему пообщаться с голубями поближе.
Повар не имел ничего против и в конце концов даже позволил Форстеру покормить их.
Утром четырнадцатого июня — на следующий день после встречи с Лесли Мейкле — Форстер побеседовал с Домиником о голубях, собранных под крышей отеля. Среди них были сизари, вяхири, а также почтовые и странствующие голуби, которых Доминик закупил в Северной Америке в надежде, что они дадут потомство.
— К сожалению, — сказал он Форстеру, — они в неволе не размножаются. Это трагедия как для меня, так и для них. В Северной Америке их почти истребили.
Форстер склонил голову и помолчал минуту, словно in memoriam (в память, лат.) о гибнущем виде. Не то чтобы он не жалел о них. Это действительно глубоко его огорчило. Но у Форстера был план, и он нуждался в союзнике. Если Доминик Фрежюс проявит понимание, лучшего сообщника просто не найти.
— Мне нужно шесть почтовых голубей, — сказал Форстер.
— У меня только четыре, — отозвался Фрежюс. — Зачем они вам?
— Чтобы наладить контакт с другом, который лечится в клинике Бюргхольцли.
— Понимаю, — улыбнулся Фрежюс. — Жертва желтого фургона.
— Что еще за желтый фургон?
— В нем больных привозят в клинику.
— Ясно.
— Вы его не видели?
— Нет.
— Еще увидите. Он чуть не каждый день ездит по улицам.
В основном возит родственников больных, порой подбирает людей из парков и со ступенек собора — религиозных фанатиков или же алкоголиков, допившихся до белой горячки. Значит, вам нужны мои почтовики?
— Я хочу лишь одолжить их, если можно. Голуби, естественно, вернутся к вам, но я надеюсь, что они принесут мне весточку. Мои друг любит птиц, дома в Англии мы часто общались таким образом. Может, это его подбодрит.
Доминик Фрежюс, сидевший на парапете крыши отеля посмотрел на
— Подбодрить больного — дело хорошее, — улыбнулся он. — Вам, конечно же, понадобится клетка.
— Да, вы правы.
— Не беспокойтесь, у меня она есть. Порой я вожу голубей в деревню и выпускаю за милю или за две от дома, и они всегда находят дорогу. Надеюсь, ваш друг их покормит?
— Безусловно. Я пошлю вместе с ними зерно разных сортов.
— В таком случае вы можете воспользоваться моими почтовыми голубями… за пятьдесят франков.
— Договорились, — сказал Форстер, и, они пожали друг другу руки.
В понедельник, десятого июня, Пилигрима выпустили из отделения для буйных, и он вернулся в свой номер на третьем этаже.
Он попросил Кесслера принести ему белый костюм, белые туфли и белую соломенную шляпу. Галстук по этому случаю Пилигрим надел зеленый, считая его цветом свободы. Кроме того, он взял в руки