давали незначительные сроки, зато в тюрьме научилась фене, познакомилась со взрослыми воровками и много чего от них переняла.
Как-то в одном из крупных частных магазинов её поймали, когда спрятала джинсы в сумку, и поколотив, притащили к хозяину на расправу. Хозяином оказался симпатичный мужчина средних лет, казах с крестиком на шее, с умным и проницательным взглядом, звали его Владимир Сесенович. В отличие от служащих - он не стал наказывать Клеопатру. Больше того, оставил ей ворованные джинсы, подарил визитную карточку и отпустил с предложением: когда будет туго - обращаться к нему. Проводил её под удивленными взглядами охранников до дороги, остановил такси и отправил домой. К тому времени Клеопатра снимала дешевую квартиру. А утром вернулась к Владимиру Сесеновичу, так познакомилась с Шерифом.
Шериф заботился, одевал с иголочки, запретил воровать, несколько лет не прикасался к ней, а в конце концов сделал своим заместителем. И хоть жили впоследствии гражданским браком, не расписываясь, однажды в столе она случайно обнаружила завещание о том, что в случае его, Шерифа смерти - все движимое и недвижимое имущество, средства в банке, акции и другие активы переходят ей в собственность. Сам Шериф никогда об этом не заикался.
А на ночь он читал ей сказки. Эти сказки были сочинением на тему - как прошел день, что изменилось за сутки и что надо сделать завтра. Она ложила голову на подушку, рукой охватывала его грудь и, слушая - засыпала. Завтра необходимо сделать...Завтра необходимо сделать... Завтра...Необходимо...Завтра...
Луна светила холодным светом. Вдали, чуть слышно, гавкали собаки. Все еще переругивались охранники у ворот и притопывали ногами, ночь была морозной. Плыли по зеркалу сонные тени.
18
Костя сидел в кресле злой, и, держа ладонь на лбу, охая, вел тяжелым взглядом по квартире. Хорошо, что родители в отъезде! Две голые девки трупами лежали на полу среди бутылок, окурков, пролитого кетчупа, консервных банок и засохших кусков хлеба. Больно саднило колено, наверное ночью обо что-то стукнулся, он то опускал руку к колену и потирал его, то поднимал и прикладывал ко лбу. Тяжело прокашлявшись и морщась от дурного запаха изо рта - харкнул в пустую стеклянную вазочку, не в силах подняться. Затем кое-как дотянулся до бутылки, опрокинул - оттуда ничего не полилось, и громко буркнул, все больше раздражаясь:
--Ну, профуры! Все выжрали!
Со стоном поднялся, в трусах проковылял к крану и плеснул на себя горячей воды, слегка прополоскал рот. Заглянул в холодильник, пошарился на кухне - бутылки пустые. Затем вернулся в комнату и, ногой откидывая ноги одной из девиц, освобождая проход, пробрался к столу. Вытащил из пачки беломорину, выбил из неё табак, смешал с веществом в виде пластилина, лежавшего тут же в спичечной коробке, размял и заправил смесь назад в папиросу. Прикурил и частыми короткими затяжками, с жадностью, захватывая воздух, принялся насасывать анашу, выпуская дым из ноздрей. Постепенно дурное настроение проходило, он уже весело оглядывал богатую комнату и валявшихся на туркменском паласе девушек.
Родители поездом приедут к обеду, время прибраться имеется. С университета звонили, ну ни как без них не обойдутся!
Костя бодро натянул брюки, накинул рубашку.
--Эй! - начал расталкивать девушек. - А ну - подъем, шушера!
Те потягивались и приоткрывали глаза.
--Который час?
--Время пить, а мы не ели! Ну, давай, тля, освобождай флэт! Скоро мои черепа вернутся!
Девушки поднялись, оделись и со следами бурно проведенной ночи, с помятыми лицами затеяли приборку квартиры, перекидываясь молодежным сленгом:
--Ехарный бабай! Классный бардачок!
--Прикинь, сколько флянов опрокинули!
--Децал, децал! Прошлый раз больше слили. С пивом - семнадцать.
--Костик, сооруди нам дудку на двоих, пока прибираемся в поте морды. Потянем цыганочку.
Костя вынул еще папиросу и проделал ту же процедуру. Девушки попеременно затягивались, стараясь как можно глубже глотнуть дым.
--Клевая ганджа. С какого склада, Костя?
--Все тебе скажи! Может, я сам завсклад? Откуда ты знаешь? Тянешь косячок - тяни, а захочешь купить - ко мне обращайся!
--Да нет. Я не хочу. Один руль морозный, из соседнего дома - все намекает. Но он, по-моему, с герой дружит, всю жизнь отъезжает, глюки ловит. Прикинь? Такой лом - я его боюсь.
Костя встрепенулся.
--Это шкаф который? Точно! Всегда в улете!
--Ага. У них своя шара. Три лизы кумарные, еще один тормоз, и он.
--Знаю я эту лесбийскую компанию! А этому быку передай, в случае чего будет иметь дело со мной. - Костя хвастливо повел плечами и выгнул грудь. Мы с Греком там разберемся! - подчеркивая свою близкую связь с Греком, сообщил он.
--Да! Его можно трактором переехать - и ничего. Еще говорят у него пистолет!
--Нормальный ход! Маслинами и я могу угостить! Не так давно мы такие сиртаки вытворяли! - и Костя полез в тумбочку, желая похвастать оружием. Но передумал. - Моя череповка разок сунулась ко мне в стол, и увидела тетку глухую. Шухер! Жуткий сквозняк с черепом устроили, еле отмазался!
--Еще бы! Твои шнурки интеллигенты! Одно слово - профессора! Маханя голдовая! Вся в золоте.
Вторая девушка, быстро работая тряпкой, позавидовала:
--Сегодня Костя самовар подоит! Ништяк, когда богатые родители!
Костя прикрикнул:
--Фильтруй базар! Я сам хавчик на флэт таскаю! Дура! И еще таких, как ты кормлю! - обиженно отсчитал им по двадцать долларов за ночь.
Тут опять вспомнил про скорое возвращение родителей, и с сожалением заключил:
--Грамотно оттопырились! Ну, сваливай тля, сваливай!
Вокзал был забит людьми, привокзальная площадь - автомобилями. На перроне дымились мангалы с шашлыком, женщины разносили горячие пирожки, самсу, беляши, всюду торговали знаменитым чимкентским пивом, не менее знаменитой минводой 'Сарыагаш', напитками. Костя в легкой куртке стоял на морозе, прибытие поезда из Алматы уже объявили, а пути заполнены товарняком. Наконец, сипло гудя и медленно двигаясь, слева показался тепловоз, таща состав пассажирских вагонов.
Первым выбрался отец. В неимоверной толчее он волок сумки, следом за ним семенила мать, груженая поклажей полегче. Костя остановил их, поздоровался, мать кинулась обниматься, но он отстранился, с сатирическим прищуром посочувствовав:
--И это профессорский состав! Цвет нашего города! Затарились черепа как мешочники!
Отец, в распахнутом пальто, поправляя съехавшую каракулевую шапку, кивая знакомым, проворчал:
--Вот, Нина Степановна. Даже обнять себя не дал. Гордый у нас сын!
Костя отмахнулся:
--Начинается!
Когда добрались домой и распаковались, беседа на эту тему продолжилась. Мать на кухне чистила картошку и рассказывала Косте о поездке к родственникам, о передаваемых приветах. Отец подозрительно тянул воздух не прокуренным носом, ходил по комнатам, заглядывал во все двери, будто ищейка по следу.
--Чем у нас так пахнет в доме? А?
Мать повернулась к нему.
--Опять. Тебе всегда запах кажется. Ну, чем у нас может пахнуть?
--Не знаю вот. Солому, что ли жгли, или сено.
--Не придумывай ради Бога. Солому жгли. Ну, надо же!
--Да ведь запах! Неужели не чувствуешь? - и к сыну. - Что ты тут жег? Не говори только, что у твоего 'черепа' опять нюх обострился! Мы с тобой мать, черепа для него!
--Да я и не говорю. Просто с подружками косяк забивали.- скромно ответил Костя.
--Чего-чего?
