пейзажик, только написанный характерными вертикальными жесткими мазками: похоже, действительно Ван Гог, каким его Андрей помнит по репродукциям... Но тот, в гостиной, Крыловский пейзаж - роскошней, сочнее, ближе душе... И какая маленькая картинка; почему-то думалось, что она должна быть гораздо больше.
А Мамонов уже завел с хозяином бодягу торгов; надо было, делая вид, что изучаешь холст, начинать работать самому.
Мамонов сначала назвал сумму в три тысячи, ссылаясь на то, что совсем не установлено, подлинник ли это, а если даже и подлинник, то ведь его нет ни в одном каталоге, нужно много труда и времени, пока его признают... Хозяин, рассмеявшись при цифре три тысячи, назвал свою: сорок тысяч, - возражая при этом, что если б картина была каталожной, он бы не стал тут с ними возиться, а нашел бы покупателя посолидней, на что Сергей возразил, что в том-то и дело: без него, без Сергея, кто ж Гоше поверит, и даже наоборот, стоит ему сказать, что Гоша продает подделку - значит, так оно и будет, на что Гоша возразил, что, в конце концов, не на одном Сергее свет клином сошелся - можно поискать и других искусствоведов; Сергей тогда возразил, что неизвестно еще, можно ли вообще установить подлинность этой картинки, хотя, разумеется, это - в компетенции искусствоведов, но ведь у них вполне закономерен будет интерес, откуда она у Гоши взялась, а этим сподручнее заниматься уже не искусствоведам, а следователям... И при этом они отчаянно торговались: Мамонов набавлял по пятьсот, хозяин, к удовлетворению гостей, споро сбавлял по две-три тысячи, а Андрей все это время старался держаться около него со своим портфелем.
Дойдя до семи тысяч, то есть до всей наличности, которую они с собой принесли, Сергей остановился и уперся; хозяин уперся при этом на двадцати и сказал, что уступает за двадцать только потому, что ему крайне нужны деньги - забрать где-то иконки, а продавать холст ниже - это уже просто смешить людей: за семь-то тысяч его можно продать и на перекрестке - любой дурак, ничего в этом не смыслящий, уж о Ван Гоге-то, во всяком случае, слыхал...
Сергей метнул красноречивый взгляд в Андрея, требуя от него с его усилителем решительной поддержки, и сам затем употребил все свое ученое красноречие, выкладываясь перед Ханыкиным, пытаясь все же навязать свою цену.
И меры подействовали: Ханыкин уступил; ударили по рукам на двенадцати, причем недостающие пять Сергей обязался выложить в течение недели, и Ханыкин даже не требовал письменного обязательства - верил на слово.
- Давай, доставай деньги,- сказал Мамонов Кузину; для маскировки они положили их в портфель поверх усилителя.
Андрей отошел к окну, осторожно поставил портфель на край стола, отодвинув хлам, выложил деньги и убрал портфель.
- Вот,- сказал он. - Семь тысяч.
Купюры были некрупными, и куча получилась внушительная.
Подошли Сергей с Ханыкиным; Сергей пересчитал; хозяин внимательно следил за счетом и ворчал, что не могли принести купюр покрупнее. Затем Сергей достал из кармана серую тряпицу и тонкую бечевку, завернул и перевязал картину. Хозяин проводил их и захлопнул за ними дверь.
На лестнице переглянулись, перемигнулись и легко побежали вниз, Андрей помахивая портфелем, Сергей - с легким угловатым свертком подмышкой; поди, угадай, что у обоих - по бесценной ноше в руках!
Выйдя из подъезда, они дошли до людного перекрестка и разошлись в разные стороны: Андрей - на автобус, Сергей - на трамвайную остановку поодаль.
* * *
Часов в семь вечера Андрей, насвистывая бойкий мотивчик, неторопливо собирался куда-то - скорей всего, на свидание с женщиной: гладил брюки и рубашку, чистил туфли, с удовольствием тщательно одевался, и уже когда совсем собрался - позвонили в дверь. Он открыл, и в комнату ворвался всклокоченный, в крайней степени возбуждения Мамонов; в руках он держал все тот же угловатый сверток с картиной.
- Что случилось?- спросил, отступая, Андрей.
- Вот гад! Вот негодяй! Вот пройдоха!..- в ярости повторял Сергей.
- Да что случилось?- нетерпеливо переспросил Кузин.
- Обманул, сволочь такая!- завопил Сергей и швырнул на пол свою ношу; тряпица слетела, и глазам Андрея предстал поверженный на пол все тот же Ван Гог - или мнимый Ван Гог? - которого они сегодня с таким блеском выманили у Ханыкина, только от удара об пол развалилась рамка. Сергей ринулся было топтать картину, но Андрей благоразумно выхватил холст прямо из-под Сергеевых ног.
- Объясни толком - ты ж говорил, смотрел с лупой?
- Ну, смотрел, смотрел!- продолжал вопить Сергей, размахивая руками и мечась по комнате. - Ничего не пойму! Стыдобушка - облапошили, как пацана! Ведь я же облазил ее всю, каждый сантиметр осмотрел! Руку готов заложить видел настоящего Ван Гога! Нич-чего не понимаю!
Андрей, держа картину и уставясь в нее, только хлопал глазами - убей Бог, он подлинного Ван Гога от поддельного никогда бы в жизни, наверное, не отличил.
- Почему ты решил, что поддельная?
- Да сразу же, сразу, как приехал домой, как глянул,- Сергей сел, наконец, на стул, вынул платок и стал отирать вспотевшие лоб и шею, - вот будто в сердце ножом: поддельная! Ладно, думаю, отложу. Поехал на работу, вернулся с полдороги, глянул - еще хуже стало: что за чертовщина, думаю, куда ж я смотрел-то, как мог так глупо пролететь? Взял ее, поехал к Полине Георгиевне - есть тут старушенция, искусствоведша-пенсионерка: у той глаз наметанный, грамотная старушка... Полтора часа она вокруг нее ползала и изрекла приговор: целых пять несоответствий с авторским стилем!.. Ну что делать? Пошли бить морду этому сукиному сыну! Не на того напал, я из него вытряхну подлинник - был он у него, точно знаю, что был! Собирайся, пошли буду из него душу вынимать!
- Да погоди ты, остынь немного,- Андрей положил, наконец, холст, достал из холодильника бутылку лимонада, открыл и всучил Сергею, чтоб охладился, а сам принялся развивать перед ним свои соображения: торопиться им пороть горячку незачем, и бить морду тоже надо с умом.
Никуда они, действительно, в этот вечер не пошли, а выработали подробный план действий, решив отправиться потрошить Ханыкина завтра, на свежую голову.
* * *
В десять утра, спустя ровно сутки, они снова появились перед бронированной дверью. Андрей встал сбоку, прижавшись к стене, чтоб его не было видно в глазок. Сергей позвонил.
Ханыкина опять не было слышно несколько минут; потом громыхнул засов, звякнула цепочка, и угрюмый голос глухо прогудел из-за стальной двери:
- Кто?
Все пока шло по плану.
- Это я, Мамонов!- как можно спокойнее откликнулся Сергей. - Должок принес.
Загремел еще один засов, и как только стальная дверь приоткрылась, Сергей резко распахнул ее и кинулся на Ханыкина; следом ворвался Андрей, захлопнув за собой дверь; вдвоем они повалили Ханыкина на пол лицом вниз, заломили за спину руки и завязали прихваченной с собой веревкой.
Как договорились заранее, Кузин, оседлав поверженного Ханыкина и крепко схватив его одной рукой за волосы, другой вытащил из кармана куртки нож, завернутый в тряпицу, и, подражая киногероям-грабителям, не давая Ханыкину опомниться, выдернул нож из тряпки, приставил к горлу и грубо прохрипел:
- Хотел нас околпачить, падла? Душу выну - говори, где подлинник! Еще срок получу, но в шашлык искромсаю!
Тот пыхтел и задыхался, оттого что голова его была страшно завернута, пускал губами пузыри, закатывал глаза и хрипел:
- Н-нету подлинника!
- Врешь, падла!- Кузин сильнее вдавливал в его горло нож.
- Ну н-нету, нету подлинника!- хрипел торгаш.
- Погоди, отпусти маленько, он нам живой нужен,- отвел руку Кузина Мамонов, побаиваясь, как бы тот в запале не перестарался, и склонился над Ханыкиным. - Ты, Гоша, скажи, не бойся: где он?
- Ну нету, нету!- попугаем твердил свое Гоша.
- Но я же своими глазами его видел!
- Эту ты и видел.
- Издеваешься? Меня, искусствоведа, провести хочешь?- уже раздраженно, выходя из себя, кричал Мамонов, не замечая иронии положения, когда он предлагает дискуссию оппоненту, который лежит, уткнувшись лицом в грязный половик, со связанными руками, а на нем сидит молодец и тычет в горло нож.
- Ну я же сказал: нету!- в отчаянии, чуть не плача, выкрикнул торгаш.
- Ладно! Подержи его пока так. Извини, Гоша, но придется порыться в твоей коллекции - вынуждаешь. Если найду - ох и ткну его тебе в рожу!
Мамонов ушел, и не было его долго. Ханыкин лежал смирно.
Наконец, тот вернулся, присел на корточки перед хозяином.
- Так где он все-таки? Успел загнать? Скажи!
- Ну нету его!- тянул свое Ханыкин.
- Где он?
- Да не было же, не было его! Не могу уже!
- Я что, по-твоему, ошибся?
- Ну отпустите маленько, я все объясню, честное слово!- взмолился Гоша; лицо его было багровым от натуги.
- Ладно, отпусти его, Андрей.
Кузин слез с Ханыкина, поднялся.
Тот, со связанными сзади руками, обессиленный, тоже поднялся следом, сначала на колени, потом, качаясь, на ноги.
- Пошли в твое ателье!- приказал Мамонов.
Ханыкин в сопровождении 'покупателей' покорно побрел в 'ателье'.
Там все было раскидано и перерыто.
- Нету никакого подлинника, искать бесполезно,- сказал Ханыкин, устало сев на стул. - Тот, что ты взял - его ты и видел.
- Чего ты мне мозги пудришь?- вскипел наш ученый искусствовед.
- Погоди, не колготи,- вяло проговорил Ханыкин, обращаясь все время только к нему. - Я ж тебе обещал: расскажу... Есть такой аппарат, который мозги пудрит. Предположим, ставлю я его, прикрываю - и начинаю тебе внушать, что картина - подлинный Ван Гог... Все, что хочешь, могу внушить: Рембрандт, Репин, Рублев - и ты посмотришь на подделку и поверишь.
