Стоило Каллену вспомнить эти стихи, болезненно сжалось сердце его. Ему теперь казалось непостижимым, что он двенадцать лет день за днем пытался вытравить из сердца любовь, которая сейчас так согревала его.
Каллену казалось, что это о нем двести лет назад писал Скотт свою балладу. Ему удалось так точно и живо передать взлеты и падения Каллена, возвышение и смерть его души, как будто писатель жил с ним бок о бок.
А ведь Саманта когда-то пыталась втолковать ему это, но он был слишком погружен в себя и остался глух к ее словам. Однако теперь Каллен сердцем понял истину. Ему был дорог этот край, это ранчо, лошади, эта земля. Он любил их больше жизни. И никогда не переставал любить. Глухота и слепота, которые были его спутниками долгие годы, пока он копил свои «богатства», исчезли. К нему вернулась прежняя острота чувств и давние мечты: ему снова хотелось участвовать в Олимпиаде, хотелось добиться еще большего процветания ранчо…
Саманта оказалась права: он жил не своей жизнью, а жизнью Тига. И только теперь, едва не потеряв отца, Каллен понял, что должен идти своей дорогой, которую так долго избегал. Ему доставляло радость ощущать, как тело вспоминает умения, полученные в детстве и юности. Он испытывал удивительное удовлетворение, когда обходил с Томом Праттом ранчо, заглядывал в каждый уголок. У него перехватывало горло, когда он гладил своих лошадей, разговаривал с ними.
С не меньшим удовольствием Каллен обнаружил, что техника действительно делает возможным управлять компанией, не покидая ранчо. А главное – он перестал считать бизнес мерилом своей значимости. Работа, которой он занимался сейчас, приносила ему настоящее удовлетворение и радость. Никогда еще в своей жизни Каллен не чувствовал такого подъема, не решал столько задач одновременно и не был так доволен собой. У него едва хватало времени, чтобы уделять внимание всем друзьям, которые оказывали поддержку их семье. В палате Кинана ежедневно появлялись многочисленные букеты цветов, друзья звонили ему, приезжали в дом, чтобы предложить помощь, ободрить, выразить надежду на полное выздоровление Кинана.
Ноэль держал слово. Он возил Эрин и Лорел в больницу и обратно, выполнял различные поручения, а во время своих дежурств у Кинана выигрывал у него по три партии в шахматы из пяти. Он говорил, что Кинану полезно немножко посердиться – так он скорее поправится.
Даже Саманта, и без того загруженная на своем ранчо, умудрялась выкраивать время, чтобы подежурить у Кинана, хотя все уверяли ее, что в этом нет необходимости. Она только отшучивалась и заводила с Кинаном разговор о лошадях, смотрела с ним по телевизору соревнования на Гран-при или играла в карты.
Каллен был бесконечно благодарен своим друзьям, отец быстро поправлялся, дела шли прекрасно, и все-таки счастье его не было полным. Каллена болезненно задевало, что Уитни так и не появилась ни разу у Кинана. Она объясняла это своей неприязнью к больницам, а также пережитым ужасом шестнадцатичасового ожидания. Чтобы постоянно не думать об этом и не спрашивать себя, как лучше сообщить Уитни о своих изменившихся планах, Каллен целиком отдался работе на ранчо, тренировкам, руководству компанией и заботам об отце.
Кинан вернулся домой через две недели, и по этому случаю был устроен праздник. Чтобы Кинан не отступал от реабилитационной программы, Лорел сама подобрала сиделку – настоящую мегеру, которая свое дело знала и, несмотря ни на какие уловки Кинана, не позволяла ему оставаться на ногах больше часа. Но он тем не менее был очень рад и счастлив полулежать в своем кресле в окружении семьи и друзей.
Кинана завалили подарками. Саманта, например, специально для него собрала пластиковую модель сердца, а Ноэль преподнес серебряный колокольчик, чтобы Кинан мог в любое время позвать кого-либо из членов семьи или прислугу. Роз Стюарт подала торт и яблочный сидр, поскольку Кинану запретили спиртное. Гости веселились вовсю: рассказывали забавные истории, шутили, смеялись и бессчетное число раз повторяли, как хорошо Кинан выглядит. Наконец непреклонная сестра Морган укатила кресло с героем вечера, несмотря на его громкие протесты и заверения, что он совсем не устал и не прочь еще повеселиться.
Гости постепенно разъехались, остались только сестры Ларк и Уитни. Саманта разговаривала с Лорел, Эрин с Ноэлем, а Уитни схватила Каллена за руку и утащила в сад: ей захотелось прогуляться среди чудесных роз – гордости Лорел.
Тесно прижавшись друг к другу, они шли мимо благоухающих розовых кустов.
– Мы так давно не были вместе, – вздохнула Уитни. – Я соскучилась.
– Последние две недели были нелегкими. – Каллен чувствовал, что даже сейчас его мысли упорно возвращаются к работе.
– Настоящий кошмар! – воскликнула Уитни. – Лорел почти не бывала дома, Ноэль превратился в заправского строителя и нигде не появлялся, Саманта, говорят, вообще забыла о сне… И тебя тоже совсем не видно. Ты даже пропустил день рождения Мэтью Баррисфорда и фестиваль камерной музыки!
– Надеюсь, ты там повеселилась за нас двоих, – усмехнулся Каллен.
– Как я могла веселиться, когда тебя не было рядом? Но теперь, слава богу, Кинан дома, и можно вернуться к нормальной жизни.
– Не совсем так…
Каллену было не по себе: он знал, что нужно как-то подготовить Уитни к переменам в его жизни, и чем скорее – тем лучше.
– Что ты хочешь сказать? – Он почувствовал, как Уитни сразу напряглась.
– Я имею в виду, что теперь нормальная жизнь будет означать не то, что прежде. – Он неопределенно пожал плечами. – Уитни, так, как сейчас, я буду жить еще по крайней мере полгода. Я обещал отцу заниматься ранчо, пока он полностью не поправится, и участвовать вместо него в осенних соревнованиях. Кроме того, мне надо продолжить руководить семейным бизнесом, а это занимает несколько часов в день. Так что я загружен до предела. Но, надеюсь, после соревнований станет немного полегче.
– Все станет легче немедленно! – сверкнула глазами Уитни. – У Тома Пратта и Фрэнка Толланда достаточно опыта, чтобы заниматься ранчо; к тому же Кинан уже дома, Каллен, ты вовсе не обязан
