острова в море, торчали из колышимых ветром волн осоковых пространств острые вершинки дальнего хребта.
Тундра была мокрой, между стебельками осочек стояла вода, кочки были некрупные, и ноги могли лишь проваливаться в воду между ними, не находя достаточной по площади опоры. Сначала я даже не могла найти местечко, чтобы скинуть рюкзак и подышать — нигде не присесть — все мокро. «Но зато здесь вполне можно вести каяк на веревочке», — мысленно отмечала я и радовалась такому факту.
Еще мне в голову как озарение приходит мысль о том, что я могу перехитрить фотоаппарат. И почему же я не догадалась об этом раньше! Если после съемки нескольких кадров фотоаппарат начинает самопроизвольно мотать пленку вперед до конца, мне нужно просто после каждого кадра вынимать батарейку!
Вижу — потрясающее освещение, над дальними горами полосами светит солнце. Ах, у меня же в фотоаппарате перемотанная вперед пленка с отснятой вчера вечером парой кадров. Может, фотоаппарат еще не смотал пленку в кассету. Фотоаппарат лежал в чехле. Даже если он самостоятельно делал кадры в темноте палатки, пленка должна была остаться незасвеченной. Чтобы сохранить эту пленку для будущей съемки нужно перемотать ее в кассету вручную, оставить незатянутым язычок, чтобы потом можно было вставить эту кассету повторно.
Надо торопиться, световая панорама быстро изменяется! Не ленюсь. На широком просторе, посреди болота, на леденящем ветру вытаскиваю гермомешок и внутри него, в непроницаемо темном пространстве, провожу необходимые манипуляции. Убираю спасенную кассету до худших времен, а пока достаю новую, вставляю, делаю несколько кадров, вытаскиваю батарейку, издаю победный клич и радостно шествую дальше.
Надо сказать, что долго радоваться мне было не суждено. На очередном приглянувшемся мне пейзаже удовлетворенно достаю фотоаппарат, вставляю батарейку… Этот негодный предмет цивилизации в моих руках мгновенно зажужжал, со скоростью автоматной очереди, без передыху проматывая вперед кадры (с засветкой или нет, мне было неизвестно). «Вот зараза!» — ругаюсь я. Фотоаппарат затих, припадаю к окошечку — Е не горит! Затаив дыхание, щелкаю кадр. Фотоаппарат тут же снова резво зажужжал, быстро промотав пленку, на этот раз уже до конца — на табло высветился ноль. И тут же заработал, сматывая пленку в кассету. «Все! — в сердцах решаю я. — Бесполезно! Нет у меня фотоаппарата, про него нужно просто забыть…»
Началось понижение, пошли водотоки в сторону Танюрера. Тундровые кочки становились суше. Долина сужалась. Появились каменистые участки, крутые перегибы распадков и бортов ручья. Редкие тающие снежники. К кустикам цепляющейся за ноги карликовой березки на склонах прибавились кустики ивы. Ниже, чем по колено, но с большими, «настоящими», выделяющимися, заметными издалека листьями, эти взрослые малютки еще не годились на дрова.
Я стремилась к слиянию двух ручьев — впереди, за пологим отрогом, уже просматривалась долина правого притока. Оттуда, надеялась я, можно будет плыть.
Сильный северо-западный встречный ветер все больше мешал идти, давил на рюкзак, разворачивая его, усиливая нагрузку то на одну, то на другую лямку. Убираю немного торчащие вверх и парусящие лопасти весел, разворачиваю их вниз, вдоль боков рюкзака. Теперь ветер заунывно свистит в дырочку трубы весла.
Перед стрелкой, в выположившемся ложе ручья, вижу кажущуюся обширной после постоянных участков падения ровную водную гладь плеса с россыпью крупных торчащих камней. «Каяк здесь вполне пройдет, — убеждаю я себя, — а впереди сейчас уже приток, воды будет еще больше». Последний довод в пользу выбора остановки именно на этом месте добавила связочка сухих веток, лежащих на плотной тундровой поляне. Вокруг росло несколько кустов, но они были живые, сырые, а эта связка, видимо, осталась с прошлогодней кочевки пастухов.
Время клонилось к четырем часам, позади пятнадцать километров пути, но ложиться спать было пока рано.
Обязательно надо поставить тент, чтобы отдохнуть от ветра сейчас и иметь поставленный дом при возвращении, развести костер. Да, я решаю идти за каяком сегодня же. Для надежности заваливаю края тента камнями. На улице костер развести не получается — сильно задувает ветер. Развожу костерок прямо под тентом, кипячу чай, варю геркулесовую кашу, отдыхаю с полчасика. Сюда я шла в высоких гидрочулках и кроссовках, но с собой у меня в запасе были еще этакие гидроносочки — короткие мешочки из «чернухи». Я ведь не знала, как быстро будет протираться эта ткань при нещадной эксплуатации, и на всякий случай взяла этот почти ничего не весящий запас. И теперь, поняв, насколько неглубоко я проваливалась в начале волока, и как довольно сухо было дальше, я надеваю эти короткие, ниже колена, носочки. Как легко ногам!
Да, воистину мясо — это великая сила, а мясо свободного горного барана — это огромнейшая горная сила. У меня скопился такой запас энергии от него и от общения с людьми, что я понимаю: сегодня успею сбегать за каяком. Туда-обратно каких-то тридцать километров! Да и очень уж мне хотелось, чтобы «полезного» расстояния в этот день было 15 километров. С такой скоростью ведь можно дойти до Северного Ледовитого океана!
Первый километр обратно налегке я действительно бежала бегом, но подъем в гору давал себя знать: я остепенилась и пошла быстрым шагом. Ветер подгонял меня в спину, разгоряченная, я была в одной штормовке поверх футболки.
Обратно решила идти немного другой дорогой, чуть срезав путь через крутой отрог. Я шла по склону распадка и вдруг увидела, как внизу бежит большая белая собака. «А собака-то с поджатым хвостом! — глянула я на нее в бинокль. — Да это же волк! Белый тундровый волк! Хорошо, волка увидела, — обрадовалась я, — а пастухи говорили, ни за что не увижу — хитрый зверь!» Волк бежал метрах в 60, хорошо видел меня, на бегу посматривал в мою сторону. Мы двигались с ним параллельными курсами, я траверсировала склон, а он трусил низом, по ручью, и спрятаться-то ему было негде. Но вскоре он скрылся в ложбинке за перегибом склона, и больше я его не видела.
К каяку я спустилась с верха щебенистого хребта, вдоль отдельных острых скальных пиков — останцов, приятно прогулявшись по вершинкам, обозрев многие пройденные ранее долинки с нового, возвышенного ракурса.
По долине гулял пронизывающий ледяной ветер, смеркалось, я чувствовала утомление, и хотелось спать. Но делать нечего, до дома мне было еще далеко. Теперь я очень замерзла и радовалась, что привязала на пояс теплую флисовую водолазку. Здесь, на месте бывшей стоянки, надеваю для тепла и спасжилет, но никак не могу отогреться даже у костра. Долго обгладываю обжаренные ребрышки, оттягивая момент отрыва от тепла костра, сидячего безмятежного отдыха.
Котелок и спиннинг закрепляю внутри каяка поближе к середине, так, чтобы не смешать центр тяжести. Привязываю к гермомешку стропу, и получается этакая сумка-баул, перекидываю ее через одно плечо, на другое взваливаю каяк и трогаюсь в обратный путь по долине.
Через сотню метров понимаю, насколько тяжело идти с каяком на плече, когда дует сильный ветер. Боковой ветер начинает раскачивать каяк, тебя ведет куда-то в сторону. Временами он разворачивает каяк поперек и мне приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы выправить его по ветру. Мешает котелок, кажется, каяк не отцентрован по весу, то есть середина лодки не совпадает с центром тяжести. Вместо того, чтобы сжимать в кулаке трубу упора, лежащего на плече, приходится просовывать руку далеко в нос, балансируя ею там, и нести каяк, как воду на коромысле, причем в любой момент каяк может соскользнуть от сильного порыва.
Но я понимаю, что это только первые метры, здесь еще встречаются каменистые участки, а дальше, на просторе осоковой тундры, все пойдет как по маслу.
Стемнело так, что с трудом различаю впереди оптимальный путь без камней. Луна уже взошла, но пока я нахожусь в узком ущелье, в лунной тени. Дотягиваю до края каменистых полей, с облегчением скидываю ношу, тяну каяк за собой по траве на вытянутой руке, за кусок чалочной веревки, настолько короткой, что от усилия приподнимается нос судна. Вскоре снова вступаю на участок с отдельными, заросшими мхом камнями, лавирую между ними, изредка слышу посвист трущейся о каменный край «шкуры», от которого сжимается сердце. Наконец, не выдержав этих звуков, снова взваливаю каяк на порядком уставшее правое плечо — нести каяк у меня получалось только на правом плече. На левом лодка даже не
