– Быстро, – прошипел Баз.
Уловив интонацию, узник перешел на трусцу.
Намер пристально посмотрел на него и пожал плечами.
– Что-то странновато, – пробормотал он, заходя вслед за Базом в подъезд.
Консьерж дремал, не замечая вошедших.
Это тоже показалось Намеру необычным.
– Что тебе странно? – Баз говорил шепотом.
– Больно резвый старик. Смотри, как чешет.
– Чтоб я так жил в его годы.
– Завидуешь? – Намеру было не до смеха, но он усмехнулся.
– Да, слюной исхожу. Все, замерли. Мне что-то не нравится здесь.
Баз придержал Гладилина за плечо, и тот остановился как вкопанный.
Намер прижался спиной к стене, обошел их и начал медленно подниматься, держа пистолет наготове. Одолев несколько ступеней, он обернулся и тихо спросил:
– Что тебя не устраивает? Мы говорили с Цефой десять минут назад.
– Я задницей чувствую. Почему этот идиот дрыхнет?
– Можно вернуться и спросить.
Баз немного подумал:
– Нет, не стоит. И без него шума много.
– Ты же не думаешь, что Цефа...
– Не думаю. И думаю. Я не знаю. Держи ухо востро.
Намер продолжил подъем.
На душе у него было отвратительно.
Улов не радовал – тем более что и сам этот улов казался ему все более подозрительным. Валентино под девяносто, если не больше; в таком преклонном возрасте люди ведут себя иначе. Возможно, причина в каких-то чудодейственных препаратах? Выяснять все это не было времени.
Кроме того, обоих мучила совесть.
Можно оправдываться чем угодно, но факт остается фактом: они бросили командира.
Поступок непростительный.
Даже если их действия будут признаны абсолютно правильными, даже если они благополучно доставят доктора к месту его неизбежного упокоения, на их репутации останется несмываемое пятно. «Ашан» расформируют, их раскидают по другим группам, где к ним отнесутся с понятным недоверием, и это навсегда. А то и вовсе переведут на канцелярскую работу. Или поставят инструкторами – но кому нужны такие инструкторы?
Двигались оба почти неслышно и понуждали к тому же своего пленника; «старец», к пущему удивлению бойцов, отлично все понял и старался идти тише.
Перед дверью все трое замерли, прислушиваясь к происходящему в квартире. Стояла мертвая тишина. Тогда Баз шагнул вперед и несколько раз постучал, всегда с разными интервалами. Когда щелкнул запор, он отпрянул и вскинул автомат.
Цефа, услышав такую последовательность ударов, не открыла бы никогда. Это был условный сигнал, предписывавший не приближаться к дверям.
Но Анна Манн, конечно, этого не знала.
Не знали и остальные семеро.
Поэтому юный Алоиз Кестнер, распахнувший дверь настежь, умер сразу: очередь, выпущенная из автомата База, прошила его аккуратно поперек, с боку на бок, едва не срезав торс начисто. Из-за падающего Алоиза, из темноты, брызнула струя нервно-паралитического газа, но израильтянин был начеку, успел увернуться и послал в черный коридор новую очередь. Одновременно Намер одну за другой метнул в квартиру две гранаты, швырнул связанного Гладилина на пол, перешагнул и вошел в прихожую, поливая огнем что ни попадя.
– Держите акустика! – Из дальней комнаты донесся необычно слабый голос Цефы.
Цефа пришла в себя уже полчаса тому назад, но старательно не подавала признаков жизни. Когда началась вакханалия, ее сил хватило лишь на нейтрализацию своего альтер эго. Вскинув ноги, она ловко захватила шею Анны Манн в «ножницы» и свернула единым движением.
Герхард Розенштейн одним движением сорвал наушники, отшвырнул их и, пригибаясь, поспешил к выходу.
Баз пошел вслед за Намером, не думая о пленнике, – тому некуда было деваться.
– Цефа! – заорал Намер. – Ты цела?
– Не светись! – крикнула в ответ Цефа, и вовремя: пуля свистнула совсем рядом, чиркнув База по уху – Их восемь, Намер!
– Шесть! – возразил Намер и возобновил пальбу – Пять, Цефа!
– Четыре тогда, – поправилась та, глядя на Анну.
Розенштейн, воспользовавшись этим диалогом, юркнул в коридор и на полусогнутых бросился к выходу, где сразу наткнулся на Гладилина, отчаянно пытавшегося освободиться.
За спиной его раздался громовой голос Фридриха фон Кирстова:
– Прекратить стрельбу! Это разведка Федеративной Республики Германия!
– Ну и что с того? – отозвался Намер, однако автомат опустил. – Хоть марсиане! Связались с Моссадом – пеняйте на себя!
К его ногам с грохотом упал пистолет. В темноте нарисовалась кряжистая фигура с поднятыми руками.
– Отставить, я сказал! Смотрите лучше за Валентино!
Баз и Намер переглянулись.
– Цефа! – позвал Баз, и Цефа, пошатываясь, выступила из темноты.
– Держи на мушке этого кадра. Дернется – пристрели. Мы сейчас вернемся.
– Не надо больше стрелять, – миролюбиво произнес фон Кирстов. – Я приказал моим людям прекратить огонь. Вы и так положили много наших.
– Помолчи. Не надо было лезть сюда, не спросившись.
Критически посмотрев на Цефу, Баз велел Намеру остаться тоже, и тот согласился – спорить было некогда и незачем.
Баз вылетел на площадку – с тем чтобы убедиться, что там никого нет.
...Герхард Розенштейн знал, что в докторе Валентино – его последняя надежда.
Ему никогда не простят того, что он не сумел изыскать возможность предупредить особняк о готовящейся атаке с воздуха. Он все время находился под пристальным наблюдением сотрудников BND, в ряды которых внедрился несколько лет тому назад.
Если он предъявит хозяевам доктора, живого и невредимого, то этим, возможно, заслужит снисхождение.
Розенштейн понятия не имел, как в действительности распорядились судьбой доктора пресловутые хозяева. И потому, наткнувшись на Гладилина, он волоком, со сверхъестественной скоростью стащил его вниз и затолкал в первую попавшуюся машину – тот самый, по иронии судьбы, «Шевроле», в котором капитана доставили на конспиративную квартиру.
Глава двадцать седьмая
НЕ У ДЕЛ
Ситуаций, в которых командир Первой боевой группы мог бы вспотеть, было немного.
Но пред очами Клюнтина он вдруг вспотел – от беспомощной ярости. Его, как и Никиту Владимировича, тоже пригласили в официальной манере, и Маэстро надел мундир, который остро ненавидел. Погон с него не срывали, но разговор получился еще тот.
Клюнтин начал с ожидаемого нагоняя за беспредел в центре Питера. В этом он был отчасти справедлив, и Маэстро в известной степени терзали угрызения совести.
– Это не Чикаго! – кричал генерал-майор и грозил пальцем.
