предназначении. И в этой ситуации предусматривались именно те действия, о которых штурмбанфюрер умалчивал во время недавней беседы в кают-компании.
Для себя он давно решил, что приказ будет выполнен частично. В той его части, что касалась остальных; в отношении себя самого Месснер думал руководствоваться собственными соображениями.
– Тяните время, – велел он капитану, выцеживая слова сквозь зубы. – Будем сдаваться... но не спешите. Мне нужно закончить дела. Не провоцируйте русских, не давайте им повода к торпедной атаке...
Капитан не без облегчения козырнул. Русский плен – не самая приятная вещь на свете, но он уже проникался лагерной философией «ты умри сегодня, а я завтра».
Месснер поспешил к люку и добежал до него в тот момент, когда встревоженный доктор Моргенкопф наполовину выбрался на палубу. Лицо медика выражало крайнюю степень беспокойства. Штурмбанфюрер не стал дожидаться, пока тот потребует разъяснений, и выстрелил доктору в лицо. Тело Моргенкопфа провалилось вниз и застряло на полпути; Месснер протолкнул его ногой и спустился сам. Едва его ноги коснулись пола, как перед ним вырос Грюнвальд, уже все понявший. Хорошо, что Месснер отобрал у подчиненных оружие. Но Грюнвальд был дюжий малый, сумел бы справиться с ним и голыми руками...
Теперь две пули впились ему в брюхо, и Грюнвальд медленно опустился на колени. Эсминец резко бросило вправо, и доктор упал – уже мертвый.
Штурмбанфюрер снова выругался: он отводил Моргенкопфу – или Грюнвальду, кто подвернется первым, – другую роль: тот должен был находиться в трюме и понести основную ответственность за все, что там вскоре произойдет. Что ж – подойдет и Лессинг; Берг слишком стар. Хотя можно будет вложить в руку Моргенкопфа свой пистолет, но есть ли в этом смысл? Сомнительно, чтобы русские занялись баллистической экспертизой. Они должны удовлетвориться общей картиной, если вообще поверят Месснеру.
...Берг был застрелен в своей каюте.
Старик паковал вещи. Месснер не сомневался, что старая сволочь вынашивала в его отношении аналогичные планы. И шансов у него было больше: старик больше походил на жертву принуждения и обстоятельств.
– Как же так, доктор? – укоризненно спросил штурмбанфюрер с порога. – Крысы бегут с корабля? Но корабль пока не тонет... вы торопите события.
Берг повернулся к нему лицом и увидел наведенный на себя ствол.
– Постойте, Месснер, – заговорил он торопливо. Прозрачные глаза наполнились ужасом, руки затряслись. – Я не собирался...
Иоахим фон Месснер, не сумев отказать себе в удовольствии, тщательно прицелился и нажал на курок. Каюту заволокло дымом, Берга отшвырнуло к стене. Пуля влетела ему между прыгавших губ и вышла сзади, разворотив шею. Старик застыл в неестественной позе, как сломанный манекен.
Месснер вышел и направился к апартаментам Лессинг. С дамой пришлось немного повозиться. Доктор Лессинг слышала выстрелы и сразу же догадалась, что они означали. Она заперлась; Месснер громко выругался и столь же нарочито громко затопал прочь. Возле люка он быстро разулся и вернулся на цыпочках, неслышной походкой. Немного подождал; совсем недолго. Анна не выдержала; ей мерещилось, что на палубе, на виду, она будет в большей безопасности. Она имела неосторожность выйти, и Месснер тут же вышиб ей мозги. Потом забрал у нее пистолет.
Не медля больше, он спустился в трюм.
Согласно приказу, он должен был ликвидировать всех участников драмы и затопить эсминец, ликвидировав тем самым и себя самого.
Последнее распоряжение он, естественно, и не думал выполнять.
Месснер собирался выставить себя как героя-энтузиаста, стремившегося воспрепятствовать уничтожению заключенных. Спасти их. Отрицать свое участие в экспериментах было невозможно, всю команду не перебьешь, и его наверняка сдадут с потрохами. Но можно частично сгладить вину, это во- первых. А во-вторых, поскольку появление подлодки не показалось ему случайным, Месснер предполагал, что еще сможет пригодиться Советам в качестве консультанта. У русских наверняка есть интерес к нацистским разработкам. Перспективы сомнительные, но они оставляли шанс на выживание. Во всех прочих случаях шансов не было никаких.
Он уничтожит подопытных из оружия Лессинг, а насчет себя объяснит, что защищался от фанатиков- подчиненных. Что мешал им выполнить приказ, который получил сам: уничтожить все следы их научной деятельности вместе с эсминцем. Но сначала перестрелять людей для большей надежности – вдруг кому-то чудом удастся спастись с тонущего корабля....
Самолеты больше не возвращались. Очевидно, у русских произошла накладка; караван вообще не должны были бомбить, и теперь авиацию отозвали. А может быть, ее задачей было лишь уничтожение эскорта?
Разбираться в этом было некогда и незачем.
Месснер спустился в трюм. Нужно бы переодеться в защитный костюм, но время поджимало. Если эти ублюдки до сих пор не загнулись от радиации, то не загнется и он – все равно уже схватил какую-то дозу. И в смысле бактерий они уже вряд ли опасны – многократная дезинфекция плюс профилактика антибиотиками; последнюю порцию Месснер принял еще с утра.
Держа пистолет на запоре, штурмбанфюрер отомкнул дверь и шагнул в «палату». Что-то насторожило его, он сразу не разобрал, что именно.
Обнаженные пленники сидели на своих койках. Все, как обычно, – цепи на месте. Бессловесные, вконец отупевшие скоты. Но звук... какой-то посторонний звук. Двигатели молчали, эсминец остановился, но легкая качка сохранялась, и что-то еле слышно дребезжало.
Месснер нахмурился. Его внимание было обострено, он подмечал все странное. Он сделал два шага вперед и поднял глаза: дребезжание исходило от стального бруса. Казалось, что он чуть подрагивает. Но это было невозможно, штурмбанфюрер сам проверял крепления.
Выяснять, в чем дело, было некогда.
Он на секунду замешкался, выбирая, кого пристрелить первым. И вдруг особь по фамилии
Вроде ничего особенного, но прежде такого не случалось. Это было инициативное действие – настолько невероятное, что Месснер удивился бы меньше, возникни перед ним рассвирепевший ангел с крыльями. Как посмело это придурковатое двуногое подняться без спроса?
Двуногое вдруг вскинуло руки, сорвало брус и что было мочи врезало Месснеру по голове.
Фуражка полетела на пол. Удар был не слишком силен, и Месснер больше оторопел, чем пострадал физически. Он даже опустил пистолет, хотя и не выронил его; он отступил назад и хватал воздух ртом.
Второе двуногое тоже вскочило на ноги.
– Давай мне! – пронзительно закричало оно, обнаруживая способность к членораздельной речи.
Штурмбанфюрер вскинул оружие вновь, но брус уже находился в руках Красавчика. Соломон был не сильнее Сережки, но зато хладнокровнее. Брус опустился на руку Месснера, и пистолет выпал; второй удар по голове оказался значительно крепче первого. Месснер упал, в глазах у него потемнело, к горлу подступила тошнота.
Он попытался дотянуться до пистолета, но последний удар оборвал его связь с действительностью. Хрустнула кость, ручьем хлынула кровь, марая белоснежный воротничок.
– Гад! Гад! – только и знал, что выкрикивать, Сережка. Он исступленно топтался на месте и был вне себя, тогда как Соломон выказывал поразительную собранность и деловитость.
– Не стой столбом, кретин! Ищи ключи!
Плохо соображая своим умом, но исправно повинуясь командам товарища, Остапенко присел на корточки, запустил руки в карманы Месснера.
– Здесь ничего нет, – пробормотал он в отчаянии.
Глаза Красавчика сузились.
– Он, сволочь, не собирался нас расковывать... можно было и догадаться. Давай сюда пистолет.
Сережка автоматически, как в полусне, протянул ему оружие.
– Натяни мне цепь! И отвернись... Хотя нет, не трогай ничего, я сам отойду и натяну...
