негры получили равноправие. Хлопочет об этом. Деньги швыряет целыми кучами на борьбу за счастье черномазых. А на счастье племянника ему наплевать. Поняли, Джимми?
— Да-а, — протянул Джимми. — Смеяться-то вам, пожалуй, не с чего. А если потолковать с ним по- хорошему?
— Всё равно, что с бешеным слоном. Хуже: он из Африки вывез пару негритят. И как вы думаете, что он с ними сделал?..
— Одел их понаряднее и выучил прислуживать за столом? — догадался Джимми. — Что же? Это чертовски шикарно!
— В СССР отправил! — воскликнул раздражённо Томми. — Через советского консула в Александрии. Они там здравствуют, письма ему шлют, и он отвечает…
— А если парочку докторов найти поумнее, — предложил Джимми. — Целую комиссию даже. Насчёт умственных способностей. И назначить опеку. Тогда денег-то тратить на негров ему не дадут.
Томми махнул рукой.
— Не выйдет. Он ведь мировая знаменитость. Пять академий взбесятся. А что он племянника разоряет, им и горя мало.
Третий молодой человек не принимал участия в разговоре, он внимательно слушал. Он встал и молча направился к выходу.
— Боб, ты куда? — окликнул его хозяин. — Мы же только начали веселиться.
Уходивший остановился уже в дверях и обернулся.
— Иду засвидетельствовать своё почтение профессору Линдгрену, — проговорил он. — Я знал, что он большой учёный, но только сейчас узнал, что он и большой души человек.
Дверь захлопнулась.
Томми сжал кулаки и шагнул было за ушедшим, но остановился и неестественно засмеялся.
— А ну его! Такой же порченый, как и мой дядюшка. Давайте веселиться, Джимми!
Происшествия эти меньше всего касались весёлой стайки зябликов в банановой роще. Кольца на ножках уже давно перестали их беспокоить, даже Белое Пёрышко, дважды окольцованный, не обращал на них внимания. Как удивились бы птички, если бы знали, что на родине с нетерпением ждут их возвращения. Письмо профессора Линдгрена об удивительном зяблике с кольцом из Москвы и белыми пёрышками на хвосте давно пришло в бюро кольцевания, в котором работал дядя Петя. А потом о нём узнали и Арсик с Колей.
— Куцый, ведь это тот самый зяблик, которого ты слопать целился. Вот! Читай сам!
Кот Моисей обнюхал подставленную к самому его носу бумажку, презрительно отвернулся и прыгнул на диван: ерунда! И нюхать не стоило.
Моисей любил тепло и потому, пока за окном трещал мороз, садом не интересовался. Его время придёт, когда всё зазеленеет и запоют весёлые птицы.
А сейчас они по-воробьиному чирикали в далёкой Африке. Будущие опасности при возвращении на родину их не страшили: в маленьких головках хватало места лишь для забот о сегодняшнем дне.
Но время шло. Давно уже профессор Линдгрен доехал до Англии. Гикуру и Мбого привыкали к стране, где зимой вода твёрдая, как леденец, и оказалось, что жить в этой стране хорошо и весело.
А вот жизнь зябликов в банановой роще вдруг перестала быть приятной. Червяки и мошки Африки уже не казались им такими вкусными, как раньше. И Белое Пёрышко опять ощутил в груди забытое томление: что-то звало, манило, и с этим нельзя было бороться. Да он и не пробовал бороться: лёгкие крылышки уже несли его вперёд. Нет, назад, назад, на милую родину. А с ним понеслась и вся стайка зябликов. Роща вдруг опустела и умолкла.
Если бы старый профессор был ещё там, он бы сказал: «Лети, лети, Белое Пёрышко, и пусть ни один ястреб не встретится на твоём пути».
Самое удивительное было то, что профессор так и назвал его в своём письме в бюро кольцевания, указал примету — белые пёрышки на хвосте. По этому признаку дядя Петя, а с ним и Арсик с Колей и узнали его и с нетерпением ждали маленького путешественника. Около гнёздышка на старой осине они устроили дежурство. Прилетит ли? Вспомнит ли о своём гнезде? Они тщательно осмотрели и подправили проволоку на стволе осины: не наведался бы и Моисей к заветному гнёздышку.
Весной на родину все перелётные птицы летят вдвое скорее. Погода на этот раз благоприятствовала перелёту. Море было ясное, а лёгкий попутный ветерок помог пичужкам без потерь долететь до солнечной Италии. А там уже над твёрдой землёй сама весна их подгоняла. На полях ещё белел снег, на деревьях набухали, но ещё не лопнули почки, а усталые весёлые зяблики были уже дома.
Белое Пёрышко опустился прямо на ветку старой осины, около растрёпанного зимними бурями гнёздышка. Облетел его кругом, сел на ветку, наклонив головку, сосредоточенно осмотрел. Плохо. Ну, ремонт — не его дело. Строить гнездо будет подруга. Его дело — приносить и подавать ей веточки и стебельки моха. А пока можно, наконец, вздохнуть полной грудью и спеть ту песню, которая столько месяцев дремала в серебряном горлышке.
— Я говорил тебе, он обязательно прилетит. Возьми бинокль. Видишь? Два колечка и на хвосте белые пёрышки. Даже ловить, пугать не надо, всё понятно. Номер на колечке тоже знаем. Профессор Линдгрен написал дяде Пете.
Мальчики, затаив дыхание, передавали друг другу бинокль. Он! Он! Ну, разве не чудо!
— Дяде Пете скорее! По телефону! — заговорил наконец Арсик. — Нет, я сам поеду. С ним в интернат надо, за Гикуру и Мбого. Со мной их не пустят, скажут — маленький. Помнишь, мы им обещали, как Белое Пёрышко прилетит, — за ними приехать. Они ведь ещё не слышали, как он поёт!
Коля молча кивнул головой и улыбнулся. Ох уж этот Арсик! И как у него язык за словами успевает.
— Поезжай, — сказал он, когда Арсик совсем задохнулся от волнения и на минуту остановился. — Я дяде Пете по телефону скажу, что ты едешь. А сам тут караулить буду. У меня душа не терпит, всё бы смотрел. Из Африки! Ну, бегу к телефону, я быстро!
Мальчики убежали. Всё стихло.
— Фтю-фтю-фтю-ди-ди-ди… — Белое Пёрышко умолк и, склонив головку набок, точно прислушивался к звукам своей собственной песенки, которая, казалось, ещё звенела в весеннем воздухе.
— Ди-ди-ди… эй, нахал, тебя чего сюда занесло? — Песенка оборвалась скрипучим воинственным звуком. Белое Пёрышко пулей кинулся вслед удиравшему зяблику. — Это тебе не Африка, здесь моё гнездо.
Чужой зяблик не спорил, вид у Белого Пёрышка был уж очень воинственный. Кружась и сшибаясь в воздухе, птицы исчезли в глубине сада.
А это что? Высоко над верхушками деревьев с другой стороны сада появилась целая стайка зябликов. С тихим свистом и чириканьем они неслись дальше, дальше, видимо, очень торопились. И тут же им навстречу устремился Белое Пёрышко — победитель. Ну и драка теперь начнётся!
Драки не последовало. С нежным взволнованным чириканьем Белое Пёрышко взмыл вверх, навстречу стае и опустился на ветку около гнезда. Трепеща крыльями, поднял голову, надул горлышко, точно приготовился петь.
И вдруг навстречу этой ещё не спетой песне от стаи отделилась маленькая серая птичка и спустилась вниз, тоже на ветку, рядом. На её крылышках белых полосок не было. Белое Пёрышко весь распушился от волнения, вспорхнул и снова сел поближе. Нет, он не собирался драться, ведь это была она, подруга из далёкой Африки, и её звало и тянуло к тому же растрёпанному зимними бурями гнезду.
Они быстро договорились. Весело перекликаясь, поиграли в воздухе, закусили тем, что попалось на глаза, и опять вернулись к тому, что их так привлекало, — гнезду. Белое Пёрышко не принимал участия в осмотре, он порхал вокруг и то принимался за свою песенку, то обрывал её, не закончив.
— Сюда, сюда, Мбого! Вот на этой осине. Гикуру, возьми мой бинокль!
Между деревьями замелькали люди, взрослый и три мальчика. Шли осторожно, старались не шуметь.
Маленькая чёрная рука подняла бинокль к лицу.
