она же закроет нам глаза. Это была традиция воинов, которые не стали забияками и при первой же возможности перековывали свои мечи на орала. Славяне отлично защищались, но не стремились к строительству «империи зла». Однако новорожденному сыну в знак признания и отцовства воин клал в берестяную колыбель свой меч. Славяне единственные в Европе не знали пыток (наши славяне, восточные). На Руси до XVI века даже тюрем не было. Был «поруб», что-то среднее между погребом и чуланом. Одноместный, в основном для недружественных князей, пока не договорятся или не выкупятся.
Правда, восточнославянская традиция была коммунитарной: слишком много волн кочевников из степи обрушилось на Русь, от киммерийцев в Х веке до н. э. до половцев в Х веке н. э. Скифы, сарматы, печенеги, те самые «неразумные хазары»… Вплоть до последней войны, до цунами, смывшего все будущее и благополучие Руси, до монголов ХIII века. Эти волны унесли нас в открытое море от берегов греческой и римской цивилизации, хотя в V веке до н. э. и III веке мы уже приникли к этим истокам пересохшими от степного ветра губами. Рим дал бы нам правовую традицию легитимности, отсутствие которой в наших генах ощутимо до сих пор. Эллада дала бы нам институциональную гражданскую свободу вместо хмельной, непричесанной вольности, письменность, историю, философию, ораторское искусство.
Коммунитарная традиция совместной обороны, отпора, коллективного выживания была губительна. Из «верви» – группы поселян с круговой порукой и общим полем – потом получится община, о которую разбились усилия реформатора Столыпина, пытавшегося создать фермеров-индивидуалов. А община плавно перейдет в коммуналку и колхоз. Это рок. Нам не хватало индивидуализма, эту недостаточность навязала Руси полувоенная жизнь – вечно на бивуаках, за частоколом, из огня да в полымя.
Степь не только идет войной на наш лес и на наши полянки (отсюда поляне и древляне: место первой прописки племен становится именем). Она смешивается с нами и дает традицию Дикого поля, традицию запорожцев, анархистов и гражданской войны, традицию, бросавшую нас то к Стеньке, то к Емельке, то на Сенатскую площадь. Традицию Смутных времен и революций.
Но с VIII века с Севера, с Ладоги, из фьордов к нам пришла (сначала – в Новгород, потом – в Киев, далее – везде) скандинавская традиция. Она пришла с Рюриком, Олегом, Свенельдом. С варягами. Традиция индивидуалистическая, сделавшая Европу (и через нее США) зоной свободы и гражданственности. Там, в Норвегии, у самих фьордов, ледников, гор и камней каждый бонд (свободный земледелец и воин) был сам себе голова. Там ярлов, конунгов и королей воины избирали на собрании – тинге – не хуже, чем поляки на «коло», только на много веков раньше. Там многопартийная система (биркебейнеры, риббунги, баглеры) существовала с Х века.
Варяги в своих ладьях побывали всюду. Именно они создавали конфедеративное государство «Русь» (собрание воинов, ибо в прямом переводе Русь – это копье). Скандинавскую традицию загоняли на каторгу, бросали в тюрьмы, поднимали на штыки и на вилы, но она никуда не делась. Это наш вечный Гольфстрим, который никогда не даст Руси успокоиться в теплых объятиях автократии, как успокоились Китай и Северная Корея. Эта традиция – традиция меньшинства, но она не даст стране лечь на снег и заставит ее вечно, спотыкаясь, брести в Европу, брести через десяток модернизаций, падать, катиться назад под свинцовыми ветрами ордынской и византийской традиций – и опять вставать и ползти в Европу, к очагу тех самых викингов, которые навеки соблазнили нас своей заснеженной свободой и горной военной демократией.
Варяги – демиурги, творцы, авантюристы, славяне – созидатели, мирные воины с бронепоездом (лук, стрелы, копье и меч) на запасном пути. Степняки – поэты и мятежники, путешественники и разбойники, вечная закваска протеста в спокойной славянской крови. С этим можно было жить, и жить неплохо. Киевская Русь на краткий исторический миг (XII век) была первой в Европе и по ВВП, и по качеству жизни, и по грамотности, и по уровню развития демократии. Мы были не только житницей Европы, мы были ее МВФ. У нас были деньги (закамское новгородское серебро) и твердая валюта в у.е. тех времен – меха и драгоценные камни. У нас брали взаймы. Дочери Ярослава Мудрого были нарасхват в Европе. Наши войска ходили «напрокат» во Францию, Венгрию, Польшу. А Новгород таким и останется до конца, до 1470 года. Он будет выше по уровню городов Ганзейского права, его народное собрание на Софийской площади восстановило древнюю славу форума в Риме и агоры в Элладе. В Новгороде все ходили в сапогах и все умели читать. Чистая скандинавская традиция, павшая на благодатную славянскую почву. Это был тест, это наше доказательство перед лицом истории. Можем, если не прислушиваться к гибельным традициям – византийской и ордынской, если с традицией Дикого поля проводить только уик-энды и отпуска.
Правда, мы зачерпнули христианство из мутного византийского источника. Не западное – фаустианское, аналитическое, которое даст протестантизм. Борис и Глеб, наши первые святые, сыновья крестившего Русь Владимира-Солнце (хотя он не говорил в отличие от Людовика XIV: «Государство – это я»), посланные отцом с миссионерской миссией в древлянские леса, были, ясное дело, просты как голуби и змеиной мудростью не отличались. Они дали себя зарезать своему беззаконному брату как ягнята, только чтобы самим не согрешить и не пролить братскую кровь этого самого Святополка Окаянного. Они могли сделать Русь святой, но не могли сделать ее конкурентоспособной и свободной. Ибо не первые христиане, безработные мученики, молившиеся за своих палачей, заложили основу деятельного, предприимчивого, свободного и успешного Запада. Эту основу заложили крупный бюрократ Павел, вмешавшийся (в отличие от кроткого, далекого от мира Петра) в мирские дела, склочные папы, боровшиеся со светскими государями, политически и экономически независимая и могущественная Римская церковь, светский и бесцеремонно лезущий во внешнюю и внутреннюю политику орден иезуитов и лютеране, которые позволили каждому общаться с Богом на индивидуальной основе с Библией в виде посредника. Не то восприняли мы. Магическое христианство, христианство отрешенности, монастыря и отвращения к миру не только не боролось со светскими государями, в чем у нас возникает большая нужда уже в XIV веке, но и потакало им. И стелилось перед ними.
Дело в том, что мы приняли крещение из византийских рук, а св. Ольга еще и побывала при императорском дворе. А Византия была типичной восточной деспотией, и христианство только запачкалось о кровь и железо империи «ромеев», оттуда еще в VI веке на Русь бежали эмигранты. Это был настоящий, классический тоталитаризм, «Восток Ксеркса» (а не Христа), по словам философа Владимира Соловьева. Там христианство было лишь подстилкой для престола. Это мы и поглотили, всеядные в своем неведении. Это станет страшным тормозом для страны к XVII веку, когда целые толпы христиан старой веры будут заживо сжигать себя в скитах, только бы не подчиниться враждебному государству, государю и официозной церкви.
Но этот сильнейший тормоз, на который мы встали в конце Х века, вполне заработал только к XIV веку, когда все русские пять традиций сойдутся на одном перекрестке и скандинавская традиция даст свой первый неравный бой. Когда станет ясно, что Русь стоит не на трех китах, а на пяти противоречиях, и что ей век не примириться и не успокоиться. Что этот Везувий – загадочная славянская душа – поглотит еще не одну Помпею.
Пятая ордынская традиция прибавилась нам, когда хлынула Орда, утащив с собой на дно и нашу землю, и нашу волю.
Впрочем, нам дела нет до крушения монгольской мечты из «Ясы» Чингисхана, где он учил соплеменников не гоняться за благами мира, а хранить суровую добродетель, мужество и образ жизни отцов, степных «багатуров». Пусть об этом поплачет монгольская интеллигенция, потому что их лидеры до сих пор принимают высоких гостей в мемориальной юрте под портретом Чингисхана. Нам есть о чем плакать, слушая песню тех «багатуров», которые в 1237 году пришли на Русь.
«Рубите, рубите молодых и старых, взвился над Вселенной монгольский аркан. Повелел, повелел так в искрах пожара краснобородый бич неба батыр Чингисхан. Вперед, вперед, крепконогие кони, вашу тень обгоняет народов страх, мы не сдержим, не сдержим быстрой погони, пока распаленных коней не омоем в последних Последнего моря волнах». В этой программе-максимум мало конструктива, но много злобы и какая-то метафизическая ненависть ко всему сущему. Бескорыстное Зло. Идеал антигуманизма.
И это был даже не исламский терроризм, потому что монголы исповедовали «бон», черную веру, ипостась тенгрианства. Мусульмане считали их неверными, язычниками. Этим завоевателям нельзя было сдаваться. Им нужна была не добыча, вернее, не только добыча. Они хотели лишить нас сущности,
