Она опять прильнула к нему, обняла, ощущая, как страстно хочет его.
– Ну, поцелуй же меня, любый!
Но варяг довольно сильно тряхнул ее.
– Да что же это с тобой? Праздник совсем замутил голову?
Светорада не ожидала, что он может быть таким грубым.
И это в момент, когда ее неудержимо тянет к нему, хочется обнять его мощные плечи, коснуться бедра, провести ладонью по крутым ягодицам, взлохматить длинные волосы с вдовьей косичкой на виске. Сегодня такая ночь! Прочь все печали! И Светорада не удержалась, чтобы не прильнуть ртом к груди варяга, там, где расходились тесемки на рубахе. Скафти замер на миг, коснулся ее волос, тяжело задышал. Потом отстранился.
– Идем-ка в усадьбу! Ты сегодня сама не своя, Медовая.
Он говорил строгим голосом, да и вел ее за собой почти грубо. А она все смеялась, потом стала упираться и рвалась туда, где молодежь покатила со склона зажженные колеса, которые неслись, как маленькие солнышки, а затем с шипением гасли в воде. Вокруг все кричали радостно и возбужденно. Это была традиция – смешать огонь и воду, – ибо огонь и вода очищают душу и тело. Это знак, что пора и Купале вспыхнуть жарким пламенем. Вокруг его разгорающегося соломенного изваяния уже побежал хоровод, все, стар и млад, влились в него с радостными криками. Даже строгого Путяту увлекли в пляску молодицы, и он шумел, крича вместе со всеми. Ибо в это мгновение нет хворей, нет возраста, а есть только сила и ликование!
Светорада тоже визжала, вырываясь из рук Скафти, устремляясь туда, где шло веселье и от горящего Купалы полетели в туманное небо яркие искры.
– Отпусти, если сам не хочешь меня, варяг!
Она видела, как люди, на ходу сбросив одежду, кинулись в воду и теперь плещутся, весело дурачась. Даже степенные бабы, оставив расшалившихся с девушками мужей, спешили избавиться от длинных рубах и бухались мясистыми телами в сверкающую от огней воду. А нагие парочки уже бежали вдоль берега в темень, чтобы предаться священной любви этой колдовской ночи. Некоторые даже не стремились укрыться, плескались в воде, обнимались и целовались на глазах у всех, ошалевшие и счастливые в меркнущем свете догорающего изваяния Купалы.
По знаку волхвов стали заливать костры, потянуло дымом, но в потемках шум как будто только больше усилился. Визг, смех, тяжелое дыхание, топот ног. Светорада и не заметила, как оказалась среди взбудораженной толпы, чьи-то руки обнимали ее, она тоже кого-то обняла, но тут опять рядом оказался несносный Скафти, вырвал ее из чьих-то объятий, подхватил на руки, понес. Она извивалась, урча, словно кошка, и не понимала, что делает, когда стала покрывать его лицо быстрыми поцелуями.
– Отстань, Света! Опомнись!
И это слывущий первым любостаем в округе Скафти сын Аудуна? Светорада смеялась, но и злилась, понимая, что варяг сейчас отнюдь не настроен любиться. А он попросту унес ее в сторону от беснующегося люда и, отойдя подальше по кромке берега, почти швырнул в воду.
– Остудись немного!
Холодная вода с отдаленными бликами сверкающих огней, казалось, чуть остудила ее. Светорада смеялась, пытаясь встать, но путалась в длинном подоле и падала. Тогда она стала раздеваться, бросила куда-то платье, стянула намокшую в воде рубаху. В какой-то миг заметила, что возле Скафти стоит Согда. Шаманка что-то говорила, хватая за руки варяга. Он отстранялся, отвечая: потом, потом... Варяг не видел, как из мрака возник Усмар, подкрался сзади и обрушил на его голову дубину.
Когда Скафти упал, и Согда склонилась над ним, Светорада на мгновение опомнилась:
– Вы что творите?
Но Усмар уже шагнул к ней, жадно огладил по мокрому бедру, прижал к себе.
– Говорил же, все одно моя будешь!
Светорада глядела в склоняющееся к ней лицо, ощущая разом и ужас, и восторг. Ее переполняло чувство полета, потому что тому, кто стоит над пропастью, уже нечего бояться. Ей даже хотелось кинуться в открывающуюся перед ней бездну – это было страшно, но упоительно. От жаркого шепота Усмара, от его отдававшего вином дыхания у нее отяжелела голова. И когда Светорада склонила ее на плечо тиуна, когда ощутила его жаркие прикосновения к своему телу, она стала растворяться в пожирающем ее желании, жадно отвечая на его исступленные поцелуи. Возникшая рядом Согда раздражала ее. Но та была настойчива, теребила тиуна, обнимавшего мокрую, нагую Светораду.
– У меня тут лодка, – сказала шаманка. – Лучше бы нам исчезнуть, уплыть подальше, не привлекая к себе внимания.
Светорада поняла только, что Усмар взял ее на руки, а потом стал укладывать на днище лодки, на мягкий подстеленный мех. Согда гребла, а они все целовались с Усмаром, и он быстро и резко скидывал с себя одежду, почти стонал от ласки давно желанной им женщины.
Потом они как будто пристали к берегу. Согда разожгла огонь и, подняв вспыхнувшую лучину, увидела, как охотно жена Стрелка опрокинулась на овчину, брошенную на каменистую почву небольшого островка. Уже раздетый Усмар жадно навалился на нее. Приподнявшись на руках, он быстро и сильно двигался, владея красавицей с разметавшимися волосами, которая извивалась под ним и стонала. Потом тоже приподнялась, опершись на локти и откинув голову, словно увлекаемая потоком длинных струящихся волос. В последнем отблеске догоравшей лучины Согда заметила, как подрагивают груди молодой женщины, крепкие и округлые, с бледными, возбужденно вздернутыми сосками.
«А ведь она и впрямь красавица, – подумала шаманка. – Каково будет Стрелку узнать, что и его благоверная вот так... Снами...»
Протянув руку, Согда стала во тьме ласкать упругие холмики подрагивающей груди Медовой. Светорада заурчала. Во тьме она не видела лица Согды, в котором появилось нечто волчье – резче обозначились скулы над втянутыми щеками, загорелись исподлобья глаза. Потом Согда раскрыла красные губы и принялась целовать, сосать рот Светорады. Та жадно отвечала, совсем не понимая, что делает. Усмар же рычал, целуя то Свету, то Согду, которая быстро раздевалась. Трехрогий шаманский убор упал, разметались длинные косы. Она лезла под Усмара, целуя его и эту недотрогу, жену Стрелка, упиваясь ощущением, что это она покрывает ту, ради которой отверг ее молодой воевода из Медвежьего Угла...
Ночь на Купалу – самая короткая в году. Солнце всходило, и клубившийся над спокойными водами озера Неро плотный туман становился розоватым, зыбким, пронизанным отблесками плещущейся воды. В тишине слышались отдаленные песни встречавших рассвет людей. А там стали появляться лодки, полные девушек и парней, поднимались и опускались весла, слабо плескалась вода. Люди плыли навстречу солнцу и пели.
Сквозь полупрозрачную пелену начал проступать каменистый остров, который в последнее время называли Велесовым. Кое-кто стал оплывать его, двигаясь к скрытому в тумане солнцу и славя его дружным пением. Однако пара лодок все же подошла к Велесовому островку почти вплотную, и в стройный хор поющих голосов врезался громкий и удивленный вскрик. Некоторые проплыли мимо, умиротворенные дивным утром, но другие свернули на голос. Послышались удивленные возгласы, смешки.
Кима, тоже оказавшийся в числе тех, кто причалил, только и смог выдохнуть:
– Вот это да! Эх, Медовая...
Там, на смятой овчине, сплетясь тесным узлом, спали нагими тиун Усмар, Света жена Стрелка и шаманка Согда. Рыжие тонкие косы Согды переплелись с разметавшимися волосами Светы, Усмар прижимал к себе обеих женщин, прильнувших к нему.
Кима опомнился, когда подплыл еще кто-то на лодках, шикнул на них, стал отгонять. Однако весть уже пошла от лодки к лодке: кто посмеивался, кто строго заметил, что неладно это. Кима выбрался из лодки на берег и, сорвав с себя рубаху, накрыл ею Свету, стал разнимать обнимавшие ее руки шаманки, скинул с ее бедра согнутую ногу Усмара. Привести в себя молодую женщину не мог, зло озирался по сторонам.
– Эй, на берег кто-нибудь плывите! Да отыщите Скафти или Асольва, пусть приедут за ней.
От его окрика зашевелилась Согда, села, сонно оглядываясь, довольно улыбнулась и вновь опрокинулась, разметав руки. Там и Усмар поднял голову, потряс ею, как с похмелья. Потом стал неспешно одеваться.
– Что пялитесь? Разве в диковинку видеть подобное после купальских игрищ?
Влез разлохмаченной головой в вырез рубахи, натянул портки. Потом, подобрав сапоги и накидку,
