Поздно ночью тарханы стали расходиться. Выходя из теплого задымленного помещения, они покрякивали от пронизывающего холода, осторожно усаживались в лодки-плоскодонки, которыми правили слуги при помощи длинных шестов. Светорада тоже вышла и долго стояла в стороне, кутаясь в меха и вдыхая до рези холодный морозный воздух этого сырого водного края. Подумалось, что даже на Руси она так не мерзла, хотя там реки сковывало льдом до твердости санной тропы, а снежные вьюги наметали сугробы до самых крыш. Но дышалось там все равно легче, воздух не был таким обжигающе холодным и одновременно сырым.
Всплеск уходящих по протокам лодок уже затих, слышалось только шуршание схваченной морозцем осоки у блестящей заводи. В холодном небе сквозь облака просвечивала луна. К Светораде приблизился Овадия, обнял ее сзади. Теперь он часто обнимал ее, правда, навязчивым не был, отпускал, едва она начинала противиться.
– Я все поняла, Овадия бен Муниш, – негромко сказала княжна.
Он обошел ее и долго смотрел во мраке. Она даже различала морозное облачко пара от его дыхания. В пышных мехах шад казался ей более широким, крепким, надежным. Хотя... надежным он не был.
Светорада заговорила о том, что Овадия собирает под своей рукой тарханов и их роды, чтобы сразиться с мощным войском наемников аларсиев, которые слывут непобедимыми, но на которых Овадия хочет натравить степняков хазар, чтобы свергнуть нынешнюю власть и самому подняться. Он сам ищет опасность, и Светорада, находясь подле него, тоже оказалась втянута в эту интригу и уже едва не поплатилась своей жизнью.
Овадия молчал какое-то время. Потом взял ее руки в свои. Его ладони были сухими и горячими, а у нее холодны как лед.
– Ты совсем замерзла, моя княжна, – ласково произнес царевич. – Пойдем.
Он провел ее в дом, где она жила последнее время. Боковые стенки жилища были завешаны белым войлоком, расшитым темными витыми узорами, посередине крыши в круглое отверстие выходил дымок очага. Овадия сам подбросил в очаг сухого хвороста, а когда огонь разгорелся, осветив их лица красноватыми отблесками, сел напротив княжны. Он смотрел на нее изучающе, потом заговорил:
– Ты всегда казалась мне красивой драгоценностью, Светорада, которую мне страстно хотелось иметь как дар судьбы, как некий талисман счастья, как жену... Ибо мне думалось, что твоя беспечность и легкость будут для меня залогом счастливой судьбы. Ты была словно птичка, легкая и щебечущая, порхающая всем на радость. И на радость мне... Но разумной ты мне никогда не казалась. Сообразительность и ум лишают женщину способности дарить успокоение, какое ждет от нее мужчина. Отныне в тебе тоже поселилась тревога. Ибо ты и впрямь стала умнее, чем та светозарная девочка с берегов Днепра. И ты смогла понять то, что тебе необязательно было знать.
Они долго просидели у огня. Овадия рассказывал княжне, как много лет назад пришедшие к власти иудеи унизили старых хазарских богов, поставив над ними единого и подавляющего Яхве. Они сказали, что готовы принять под руку своего великого бога всех, кто пожелает, однако не предупредили, что даже новообращенные не могут стать полноправными иудеями. Так кара-хазары оказались на низшей ступени в своем же Хазарском царстве. И когда они это поняли и восстали, их жестоко подавили. Многие представители истинных хазар тогда погибли, многие стали кабарами, уйдя с родной земли и поселившись в степях Приднепровья, были побеждены и союзники восставших – мадьяры и византийцы, а власть новой верхушки рахдонитов только упрочилась. Иудеи не противились тому, что кара-хазары поклоняются старым богам, а люди смирились со своим незавидным положением настолько, что даже прежний правитель каган стал для них чем-то не более верховного шамана, нужного только для выполнения обрядов. Однако оказалось, что старые боги этой земли разгневались и стали насылать на своих детей великие бедствия. Так, например, уже много лет Хазарское море[128] постепенно заливает их земли; поля, сады и виноградники оказываются на дне, а ранее плодородные степи, наоборот, лишившись влаги, превращаются в пустыни. Шаманы пророчат кочевникам дальнейшие беды, если те не вернут власть прежних небесных покровителей. В становищах все чаще говорят об этом. Поэтому хазары хотят позвать бека Вениамина и рахдонитов на совет, чтобы там предъявить свои требования: уравнять старых богов с новыми, и вернуть прежнюю власть кагану. А если к требованиям хазар не прислушаются... Вот тогда Овадия готов будет возглавить восстание против тиранов.
Говоря все это, Овадия воодушевился, его глаза горели. Светорада слушала царевича, понимая только одно: Овадия решился на опасное предприятие. И подле него ей тоже не будет покоя. Она опять осмелилась попросить:
– Отпустил бы ты меня, а?
Овадия поднялся столь резко, что она в испуге отшатнулась. Он же схватил руки княжны в свои, склонился к ее лицу, пронзая своим горящим взором.
– Нет! Ты нужна мне! Без тебя я как седло без стремян, как сабля без рукояти. Чувство к тебе греет так, словно я в этой морозной мгле ношу в себе маленькое солнце.
– Но тебе не до меня! – высвобождая свои руки, вскрикнула княжна. – Ты ведешь свою игру, свою охоту. И тебе нужна другая невеста, чтобы с ней могли прийти на помощь войска, а не такая жалкая пленница... которую для тебя добыли под Ростовом...
Последние слова Светорада произнесла совсем тихо, опасаясь удостовериться в том, что вызывало тревогу в ее душе. Неужели по его вине рухнуло ее счастье? И если он не заметил этого намека...
Однако Овадия недаром все время состязался в интригах с рахдонитами, он понял, что она хочет у него выпытать. Усмехнулся:
– Да, мои люди привезли мне тебя как ценный трофей с окраин Руси. И за это я благодарю небо! Я уже говорил тебе, что, если бы мой верный Гаведдай не увидел тебя среди пленников, ты не жила бы подле меня, лелеемая и оберегаемая. И это все, что я могу сказать.
– Нет, не все! Тебе надо, чтобы я стала твоей! Твоей послушной наложницей, твоей усладой!
– И тебя это страшит, Светорада? Тогда, возможно, тебя утешит весть, что я уже назначил день нашей с тобой свадьбы? И ты вскоре предстанешь перед всеми не моей любовницей, а госпожой и царевной.
Светорада только опустила длинные ресницы, стараясь спокойно принять эту новость. Овадия же не давал ей опомниться, вновь говорил и объяснял. Сказал, что их свадьба должна произойти до того, как он будет вынужден обменяться брачными обетами с иудейкой Рахиль. Ибо покушение на Светораду вынудило Овадию согласиться на навязанный ему брак. Проявив так долго ожидаемое от него смирение, он обезопасит свою любимую. И он уже пообещал, что по возвращении в Итиль сразу приступит к подготовке свадебного пира с Рахиль. Однако он все же нашел выход, чтобы не стать покорным родственником иудеев: по обычаям кара-хазар главной женой становится та, которая первой выпьет на свадебном пиру брачную чашу. Вот первой и должна стать Светорада. И тогда, во-первых, Овадия больше не станет нападать на Русь – разве это не устраивает Светораду? – а во-вторых, его брак с Рахиль, дочерью Шалума, уже не будет считаться главным, и родство с ними не будет иметь такой силы.
Закончив свою торопливую речь, Овадия перевел дыхание и пронзительно посмотрел на княжну. Грудь его вздымалась, он ждал ее ответа и боялся.
Светорада вздохнула. У нее все равно нет возможности отказать. К тому же благодаря этому браку ее родина на какое-то время получит передышку от набегов хазар. Что ж, она подчинится предстоящей участи. А то, что она не любит Овадию... Так у них на Руси есть пословица: «Стерпится – слюбится».
– Я постараюсь стать тебе покорной женой, Овадия бен Муниш.
Она величественно вскинула голову и бросила на него полный достоинства взгляд. В конце концов, если шад победит, она и впрямь высоко поднимется. Если, конечно, не погибнет вместе с ним...
Глаза Овадии увлажнились. Он протянул руку и кончиками пальцев коснулся ее нежной щеки. Ах, как же хотелось ее обнять!.. Но что-то в глазах княжны удерживало его. И Овадия сказал:
– Некогда я пообещал, что не стану неволить тебя. И я сдержу свое слово. Для всех ты станешь моей главной и любимой женой. Однако я не возьму тебя на ложе силой. Я буду ждать тебя.
Огонь в очаге отбрасывал на их лица мятущиеся отблески, было тихо, только потрескивал, сгорая, хворост. Овадия продолжил:
– Мой брат Габо признает, что ты очень красива, но не скрывает, что недолюбливает тебя. Знаешь, мне было предсказано, что меня погубит златовласая женщина. И Габо страшится этого. Но я не верю, что ты принесешь мне зло. Ты принесешь мне только радость... Самую светлую радость в моей жизни.
