таковым. А вам, Лоуренс, ни в коей мере не подобает обращаться к его высочеству, – свирепо присовокупил он вполголоса. – Держите себя в руках.
– Вы используете пиратство как довод в свою защиту? – презрительно бросил принц, не обращая внимания на вмешательство лорда. – Обычаи варварских наций нам безразличны. Грабьте друг друга как считаете нужным, если только это не наносит оскорбления императору, как произошло в данном случае.
– Нет, ваше высочество, ничего подобного, – засуетился Барэм, прожигая Лоуренса взглядом. – Его величество и все британское правительство питают к китайскому монарху глубочайшее уважение. О намеренном оскорблении даже речи не может быть. Будь нам известно, что это за яйцо, мы никогда бы…
– Теперь вам уже все известно, однако вы ничего не сделали для искупления вашей вины. Лун Тен Сян по-прежнему носит сбрую, словно какой-нибудь конь. Он перевозит грузы, подвергается всем опасностям войны, и опекает его простой капитан. Лучше бы это яйцо кануло на дно океана!
Лоуренс с радостью отметил, что Барэм и Повис не меньше его поражены жестокосердием принца. Даже переводчик поморщился и в первый раз не стал доводить до других смысл сказанного.
– Уверяю вас, сэр: знай мы, что вы будете против, сбруя вовсе не была бы надета, – заспешил, опомнившись, Барэм. – Мы постарались всячески возместить Отчаянному… то есть Лун Тен Сяну… все прежние неудобства. Капитану Лоуренсу он, во всяком случае, больше не подчиняется. Вот уже две недели, как мы пресекли их общение.
Напоминание об этих горестных днях окончательно вывело Лоуренса из себя.
– Если кто-то из вас действительно печется о его благе, вам следует руководствоваться его чувствами, а не собственными желаниями, – заявил он, возвысив закаленный многочисленными штормами голос. – Вы возражаете против сбруи и в то же время просите, чтобы я помог вам надеть на него цепи и увезти его против воли. Знайте же, что этого я не сделаю никогда. Знайте и будьте прокляты!
Барэм, судя по выпученным глазам и упершимся в стол ладоням, охотно заковал бы в цепи самого Лоуренса, но тут в разговор наконец-то вмешался Повис:
– Довольно, Лоуренс, замолчите. Нам незачем больше удерживать его здесь, Барэм. Ступайте, капитан, вы свободны.
Долгая привычка к повиновению взяла свое, и Лоуренс вылетел прочь из зала. Заступничество Повиса скорее всего спасло его от ареста, но он не питал благодарности к адмиралу. Невысказанные слова теснились у него в горле. Он обернулся к захлопнувшейся за ним двери, но беззастенчивое любопытство стоявших на страже морских пехотинцев побудило его овладеть собой и уйти.
Громкий голос Барэма все еще разносился по коридору, но слова уже сделались неразборчивыми. Лоуренс, хмельной от гнева, дышал прерывисто, и ярость застилала ему глаза – конечно же, ярость, а не какие-то жалкие слезы. В приемной Адмиралтейства толпились морские офицеры, клерки, сановники – был даже один авиатор, доставивший почту. Лоуренс грубо прокладывал себе путь к выходу, засунув дрожащие руки поглубже в карманы.
Скоро он вышел в грохот и суету вечернего Лондона. Рабочий люд расходился по домам ужинать; возницы и слуги, толкавшие кресла на колесах, кричали: «С дороги!» Чувства Лоуренса пребывали в не меньшем беспорядке: его окликнули трижды, прежде чем он услышал.
Он неохотно обернулся, не желая встречаться с бывшими сослуживцами и возвращаться в мир учтивых манер. К его облегчению, это была капитан Роланд. Но как же она оказалась здесь? Ее дракон Эксидиум командовал дуврским отрядом, и получить увольнительную для Роланд было не так-то просто. Во всяком случае, открыто явиться в Адмиралтейство, будучи авиатором-женщиной, она не могла. Существование таких офицеров, обусловленное тем, что драконы-длиннокрылы не признавали мужчин, тщательно скрывалось от публики. Лоуренс, сам поначалу шокированный этим фактом, успел так свыкнуться с ним, что Роланд в партикулярном платье казалась ему нелепой. Юбки и толстый плащ, в который она куталась на манер заговорщицы, совершенно не шли ей.
– Я совсем запыхалась, преследуя вас, – заявила она, беря его под руку. – Сначала бродила по этим необозримым залам, а затем вы с такой быстротой промчались мимо меня, что я едва успела выскочить следом. Чертовы юбки! Надеюсь, вы оцените, Лоуренс, на какие муки я пошла ради вас. Ну ничего, – добавила она уже мягче. – По вашему лицу я вижу, что дело приняло дурной оборот. Пойдемте пообедаем, и вы мне расскажете все по порядку.
– Спасибо, Джейн, я очень вам рад. – Он позволил ей увлечь себя к гостинице, где она остановилась, хотя и сомневался, что сможет проглотить хоть кусок. – Но что привело вас сюда? Надеюсь, Эксидиум чувствует себя хорошо?
– Превосходно, не считая легкого несварения от обжорства. Но Лили и капитан Харкорт так хорошо справляются с патрульной службой, что Лентон счел возможным отпустить меня на несколько дней. Эксидиум в честь этого события слопал трех жирных коров и едва глаза приоткрыл, когда я сообщила, что еду вас поддержать и оставляю его на Сандерса – это мой новый первый помощник. Потом я спроворила себе вот этот наряд и прилетела в Лондон с курьером. О, черт! Постойте минутку. – Роланд остановилась, чтобы поправить запутавшийся в ногах подол.
Дальше они двинулись уже более медленным шагом. Мужская походка Роланд и шрам у нее на лице вызывали любопытство прохожих. Она не обращала на это внимания, но Лоуренс начинал свирепо поглядывать на неучтивых зевак.
– Не смотрите так злобно и не пугайте этих бедняжек, – заметила на это она. – Что вам сказали в Адмиралтействе?
– Вы знаете, полагаю, о прибывшем из Китая посольстве. Они хотят забрать Отчаянного с собой, а правительство и не думает возражать. Сам он, очевидно, даже слышать об этом не хочет и гонит их прочь, хотя они уже две недели на него наседают. – Сказав это, Лоренс ощутил острую боль в груди. Он ясно представил себе, как Отчаянный сидит один в старом, заброшенном лондонском запаснике, которым едва ли пользовались последнюю сотню лет. Нет с ним рядом ни Лоуренса, ни офицеров из прежнего экипажа, и некому почитать ему вслух. Все его общество – кучка мелких драконов курьерской службы.
– Конечно же, он ни за что не оставит вас, – сказала Роланд. – Неужели они думают, что он поддастся на их уговоры? Китайцы, насколько мне известно, слывут непревзойденными знатоками драконов.
– Их принц не скрывает, что ценит меня очень невысоко. Им, вероятно, казалось, что Отчаянный разделяет это мнение и будет рад вернуться домой. Когда же они поняли, что все обстоит иначе, этот негодяй Барэм предписал мне его обмануть. Я должен сказать, что мы получили назначение в Гибралтар, и заманить его на корабль – а когда он поймет, в чем дело, то уже не сможет долететь до земли.
– Отвратительно. – Роланд крепко, почти до боли, стиснула его руку. – Но почему же Повис молчит? Как он мог допустить, чтобы вам предложили нечто подобное? Морскому офицеру, конечно, таких вещей не понять, но Повис должен был объяснить Барэму, что к чему.
– Мне думается, он здесь бессилен – ведь всю ответственность министерство возложило на Барэма. Повис, однако, помешал мне сунуть собственную голову в петлю. Я так рассердился, что собой не владел, и он меня выпроводил.
Они дошли до Стрэнда, и поддерживать разговор стало трудно: приходилось остерегаться серой жижи из сточных канав, которую щедро разбрызгивали тележки и наемные экипажи. Лоуренс уже остыл, и его гнев уступил место унынию.
С самого дня разлуки он жил надеждой на ее скорый конец. Китайцы поймут, что Отчаянный не желает возвращаться на родину, и Адмиралтейство оставит попытки ублаготворить их. Уверенность в этом лишь ненамного смягчала жестокость приговора, который вынесли им обоим: ведь они ни разу не расставались дольше, чем на сутки, с тех пор, как Отчаянный появился на свет. Лоуренс не знал, куда себя деть, чем заполнить время. Что же сказать о сегодняшнем дне, когда рухнули все надежды? Китайцы не уступают, и министерство так или иначе изыщет способ вернуть им дракона. Барэм ясно дал понять, что они не погнушаются самой беззастенчивой ложью – и Лоуренсу скорее всего не дадут даже проститься с Отчаянным.
Он гнал от себя самую мысль о том, что будет с его собственной жизнью после отправки селестиала в Китай. О новом драконе, разумеется, и речи не может быть, а на флот его обратно не примут. Поступить разве на торговое или частное судно? Но сердце его не лежало к этому, а призовых денег вполне хватало на
