– Зверь самолет! – сказал Магомед-Расул, – умеют же делать, а? Ну, в общем, программа такая: сейчас едем ко мне домой…
– Не надо домой, – сказал Кирилл, – нам надо осмотреть еще два участка.
Магомед-Расул согласился, и они вышли из самолета.
«Порше-кайенн» с синими номерами и мигалкой, на котором приехал Магомед-Расул, стоял у самого трапа, и Штрассмайер рассматривал машину с некоторым удивлением. Кто-то сказал ему, что синие номера означают полицию, и вице-президент «Навалис» видимо пытался понять, почему глава нефтяной компании ездит на такой же машине, на которой на Западе ездит «скорая», и кто разрешил управлению внутренних дел купить служебную машину за полтораста тысяч долларов.
Если бы такую машину купила полиция в его родной Баварии, то начальник полиции Баварии наверняка бы потерял свой пост. Магомед-Расул увидел интерес Штрассмайера к машине и истолковал его несколько другим образом.
– А, какая машина? – сказал он, – двести в час делает, как огурчик! Умеют же делать, а?
– Прекрасная машина, – сдержанно сказал Штрассмайер.
– Тогда дарю! – горячо воскликнул Магомед-Расул.
Вице-президенту «Навалис» был вовсе не нужен «порше-кайенн» с милицейскими номерами и мигалкой на крыше, и он перепугался, когда увидел, что брат президента говорит всерьез.
– Нет, что вы, – сказал Штрассмайер.
– Бери-бери! – повторил Магомед-Расул, – для друзей нам ничего не жалко. У нас такой обычай, в день Уразы-Байрама дарить человеку то, что ему нравится. Это к счастью.
Плотоядно облизнулся и прибавил:
– Не, ну до чего же у вас козырный самолет!
Штрассмайер пришел в совершенное замешательство, а Кирилл, отойдя в сторону, начал набирать номер Ташова.
Строительный участок, который они хотели осмотреть, начинался огромными ржавыми воротами. На воротах была облупившаяся пятиконечная звезда, из степных подвядших колючек росли истлевшие клубы колючей проволоки.
Перед воротами паслись барашки: они ели траву и не трогали проволоку. Перед барашками стоял длинный, как лист осоки, бронированный «мерс», и на его капот опирались двое – белокурый ас из «Кольца Нибелунгов» и черноволосый джинн из «Тысячи и одной ночи».
– Эй, – закричал Хаген, едва Магомед-Расул со спутниками показался из машины, – где тут «порш», который дарят? Слушай, подари мне, у меня как раз тачку взорвали, вон, на рыдване езжу…
– Экий ты, Ариец, весельчак, – расхохотался брат президента, – тебе не надаришься. Третью машину за месяц угробил!
Магомед-Расул помрачнел лицом, и Кирилл понял, что разговор о самолете в подарок закончен.
– Спасибо, – шепнул он Хагену.
За воротами оказался завод. Когда-то этот завод собирал торпеды и мины. Теперь от завода остались подъездные пути, истлевшие зубы цехов, да двести гектаров земли к северу от Торби-калы.
Эксперты разбрелись кто куда, а Кирилл медленно пошел вдоль берега. Покинутые цеха выглядели так, как будто в них взорвалась их же продукция, и белые барашки волн бились о бетонные сваи и выбеленные челюсти терминалов: дно в этом месте было углублено земснарядами, и когда-то сюда заплывали сторожевики и дизельные подлодки, теперь здесь можно было легко построить новые терминалы.
Километра через два ржавое железо кончилось. Потрескавшийся асфальт перешел в аккуратную восьмиугольную плитку. По обе стороны дорожки вдруг выросли роскошные агавы. Гниющие водоросли на берегу были аккуратно сложены в кучку, и сразу за кущей прибрежных деревьев Кирилл увидел огромную кирпичную стену, за которой поднимались нарядные башенки чьего-то особняка. На кадастровом плане дом был обозначен как «открытый навес для сельхозтехники».
Кирилл надавил звонок, калитка распахнулась, и взору Кирилла предстали два крепких горца в неизбежном камуфляже и с неизбежными «калашниковыми» в руках. За их спинами пел фонтан, и вода бежала с горы вдоль дорожек в море. На высокой веранде, отороченной резным чугунным литьем, грелась на солнышке породистая черно-белая борзая.
– Это чей дом? – сказал Кирилл
– Какой-такой дом? – спросил автоматчик.
Кирилл вынул из кармана кадастровый план, ткнул в него пальцем и пояснил:
– В том-то и дело. По кадастру тут навес для сельхозтехники, а вот – стоит дом.
Автоматчик вынул из рук русского кадастровый план и бросил его себе под ноги:
– Ну так иди в суд и докажи, что тут не навес.
Калитка захлопнулась.
Кроме старого завода, было еще два участка, оба к югу от Торби-калы, но поменьше и не такие удобные, и кроме этих двух участков, был еще один, который захотели осмотреть турецкие строители. Этот участок находился высоко в горах и не имел отношения к заводу, но турки знали, что президент Кемиров строит на этой горе современный подъемник, – и почему бы не построить там пятизвездочный отель?
Участок находился в Бештое, и они полетели в Бештой на вертолете. Кирилл заподозрил, куда они летят, когда они миновали авиабазу, и стали спускаться к белой крепостной стене, утопающей в ежевике и проволоке.
Штрассмайер сообразил это только тогда, когда они сели.
Остов крепости Смелая возвышался в лучах заходящего солнца, как гигантский мусорный бак, который уличные мальчишки опрокинули на бок, да и развели пожар. Третий этаж обвалился весь: он просыпался вниз завалами щебня, и вместе с ним до земли рухнуло все правое крыло. Нижние этажи, царской постройки, с каменными стенами полутораметровой ширины, глядели выбитыми окнами, а кое-где и между окон зияли проломы. Стены были покрыты татуировкой пуль.
Кирилл поднялся по широкому мраморному крыльцу, засыпанному щебнем от рухнувшего козырька, и оказался в просторном холле. Лестница, уходившая в разверстое небо, висела на кусках подкопченной арматуры, как мясо на переломанных ребрах, из неба торчала верхушка горы и решетчатые опоры новенького подъемника.
Кирилл присел на корточки и рассеянно подбросил в ладони кусок штукатурки с налипшим на нем камнем.
– Господи, – выдохнул за спиной Штрассмайер, – у них что, были пушки?
– «Шмели», – сказал Кирилл, – это стандартная тактика спецподразделения при штурме боевиков. Всаживаешь в окно «шмель», подавляя огневые точки противника оружием неизбирательного действия. Термобарический взрыв выжигает все в радиусе тридцати метров. Они всадили в окна восемь «шмелей».
– И охрана вашего вице-премьера отбила такую атаку? – изумился Баллантайн.
Он обернулся. Белокурый тролль Хаген и черноволосый джинн Ташов стояли у обрушившейся стены, молчаливые, неподвижные, и заходящее солнце словно кипело на вытертом стакане подствольника, навинченного на автомат за плечом Хагена. Чуть поодаль стояла шеренга затянутых в камуфляж бойцов.
– Ох черт, – пробормотал Баллантайн, – конечно же. Извините.
Ташов прошел в распахнутую стену столовой, и Кирилл последовал за ним. Перекрытия, выходящие к хоздвору, были разворочены навылет, как грудная клетка разрывной пулей. В море битого кирпича плыл ржавый обруч от люстры.
– Кто покушался на Хагена? – спросил Кирилл.
– Был такой. Чеченец. Шамсаил.
«Был»? То есть уже нет?
Словно зябкая тень скользнула над руинами.
– Если он чеченец, – сказал Кирилл, – у него остались родичи. И Хаген ведет себя непередаваемо легкомысленно. Я, конечно, понимаю, что он не знает, что такое страх. Точнее, он знает, что это такая штука, которую все живое испытывает при виде его. Но…
