– Там никого не осталось. – сказал Ташов. Помолчал и добавил: – Даже женщин.
В Кирилла словно плеснуло жидким азотом.
– Совсем никого? – спросил Кирилл.
Ташов молчал. Кирилл поднялся с корточек и подошел к разорванной стене. За стеной была пропасть, далеко внизу в сомкнутых ладонях гор лежали белые крыши Бештоя, и четырехгранный гвоздь минарета возвышался рядом со сверкающей на солнце стеклянной крышей над разрушенным роддомом.
Кириллу всегда казалось, что Красный Склон – это был конец. Начало истории было в роддоме, конец – на Красном Склоне. Только теперь Кирилл понял, что Красный Склон – это всего лишь одна из пересадочных станций долгой дороги.
– У нас в селе, – шевельнулся сзади Ташов, – был парень по имени Абдурахман. Боролся. Хорошо. А потом стал бегать по горам. Ментов убивал. У меня троих убил. Потом… Джамал узнал, что Абдурахман вернулся домой. У него дом был третий от моего.
Ташов замолчал. Кирилл глядел вниз, на стеклянную крышу, с которой началась дорога. Он не был уверен, что в конце этой дороги тех, кто идет по ней, ждет что-то хорошее, но эта дорога была такого рода, что, однажды ступив, свернуть с нее было нельзя. Он думал, что Ташов уже больше ничего не скажет, но тут гигант заговорил вновь:
– Дома были жена и трое детей. И я решил залететь в соседний дом, чтобы Абдурахман выскочил и попал в засаду. Соседний – это был четвертый от меня дом. Но я взял ребят, которые были не местные, и так получилось, что они перепутали ворота и заскочили в третий.
Из далека-далека, как крик о помощи, вдруг донесся азан. Наступало время молитвы. «Он сам назвал другой дом, – вдруг понял Кирилл, – он хотел, чтобы этот Абдурахман ушел».
– Ребята залетели прямо к нему во двор, но он все равно сумел убежать, – сказал Ташов, – застрелил двоих и выскочил, и тут уж мы бросились за ним, потому что он убил наших. Он был ранен, и далеко не ушел. Он отстреливался, пока не умер.
По дороге вдоль ущелья карабкались вверх черные коробочки кортежа. Кирилл вдруг заметил внизу десятка полтора белых домиков, слишком больших, чтобы быть просто жильем: похоже, лыжный бизнес возвращался в эти края, дикие гостиницы росли как грибы.
– И с тех пор я езжу мимо этого двора, и там все время стоит его брат. Этому брату пятнадцать, а другому – девятнадцать. Я езжу на броне и с охраной, и я знаю, чего они ждут. Они ждут, когда я уйду с работы.
– А тогда… Не лучше ли… как Хаген? – спросил Кирилл.
– Нет. Пусть ждут.
Ташов повернулся и пошел обратно к выходу из столовой.
В разрушенном холле стояли притихшие турки.
– Прекрасная строительная площадка, – заметил Кирилл, – по крайней мере, демонтаж здания уже выполнен.
Площадка перед бештойской резиденцией была забита машинами. В очереди перед входом толпились бизнесмены, министры и депутаты, которые приехали к президенту на Уразу- Байрам, и когда Кирилл вышел из машины, он столкнулся нос к носу с инвалидной коляской Сапарчи Телаева. Сапарчи катился к воротам, как пушечное ядро, и двое его телохранителей бежали за ним, придерживая на бедре тяжелые «стечкины». У ворот молодые парни в камуфляже досматривали посетителей.
– Оружие есть? – спросили они у Штрассмайера, когда до него дошла очередь.
– Конечно нет! – поразился тот.
– Проходи.
– Оружие есть? – спросили через секунду Кирилла.
– Конечно, нет, – удивленно сказал Кирилл.
– Проходи.
Следующим был Сапарчи Телаев.
– Оружие есть? – спросил Сапарчи охранник.
– Конечно, есть! – возмутился глава «Авартрансфлота».
– Проходи!
И коляска Сапарчи, с «узи», «стечкиным» и горским кинжалом, вкатилась в мощеный двор резиденции.
Как мы помним, в это время в республике были выборы, и против Заура Кемирова на выборах сложилась предвыборная коалиция.
Первый шаг этой предвыборной коалиции был немного странный: все члены коалиции приехали к Зауру и предложили ему свою поддержку на выборах. Бывший мэр Торби-калы во всеуслышание воскликнул, что с назначением Заура над республикой взошло солнце, а Сапарчи Телаев подарил Джамалудину Кемирову «стечкин» из чистого золота с надписью из Корана.
Приехал в резиденцию и глава Пенсионного Фонда Дауд Казиханов, но не затем, чтобы распинаться о солнце, а чтобы поговорить с президентом наедине, но как-то это не получилось, и Дауд был очень зол на это обстоятельство. Он бродил по дорожкам, раздраженно поглядывая на гостей, павлинов и леопардов, когда возле него возник третий из братьев Кемировых – глава «Аварнефтегаза» Магомед-Расул.
Магомед-Расул отозвал Дауда в сторону и сказал:
– Послушай, зачем ты поссорился с братом? Или ты хочешь, чтобы с тобой было как с Наби?
Дауд топнул ногой и сказал:
– Я бы и сам хотел с ним примириться, да не понимаю, как к этому приступить.
– Мой брат, – сказал Магомед-Расул, – очень сердит на тебя. Он уже подготовил указ о снятии тебя с должности. Но если ты отдашь ему эту землю, которую иностранцы смотрели сегодня и на которой стоит твой дом, то он просил меня передать, что он изменит решение.
Было уже часов десять вечера, когда поток гостей несколько иссяк, и Кирилл оказался наедине с Кемировыми в огромной гостиной, где в круглом аквариуме плавала маленькая акула. Прямо над акулой на стеклянном постаменте, стоял огромный старинный Коран. Заур Ахмедович представил Кириллу двоюродного дядю своей матери.
– Это новый прокурор республики, – сказал Заур.
– А что случилось со старым? – спросил Кирилл.
– Он подал заявление об отставке, – ответил Заур.
– Я слыхал, – осторожно сказал Кирилл, – что Джамал обещал ему отрезать уши, если он этого не сделает.
Заур улыбнулся, а Джамалудин сказал:
– Мало ли как язык повернется в споре.
– Но я слыхал, что ты исполнил угрозу буквально.
Глаза Джамала угрюмо сверкнули.
– Ты в чем меня обвиняешь, а? Ты меня при прокуроре в преступлении обвиняешь? Если б я это делал, закон бы со мной разобрался!
Кирилл вспыхнул до ушей. «Спокойно, – подумал Кирилл, – я – иностранный консультант. Я приехал сюда оказать техническую помощь. Я – механик, который должен исправить засорившийся инжектор „мерса“. Это не мое дело – кого в этом „мерсе“ возят в багажнике».
Новый прокурор распрощался и вышел, видимо, расследовать преступления, и Кирилл сказал:
– Неделю назад меня пригласили в Кремль. К Семену Семеновичу Забельцыну. Там от меня потребовали отказаться от сделки. Семен Семенович сказал, что выполняет поручение президента. И обещал заложить меня, как международного террориста.
Джамалудин и Заур переглянулись, а Хаген, расслабленно лежавший в кресле, подобрался, как кошка, завидевшая собаку.
– И что ты думаешь? – спросил Заур.
Свет от распластанного по потолку плафона был золотисто-темный, как липовый мед, акула лениво плыла через отраженье Корана, и фигуры Хагена и Джамалудина тоже плыли в стекле, как изломанные черные прутья, сгустки тьмы у спинок кресел.
