И в-третьих, Джамалудин был фанатиком. Аргунов видел, как вели себя люди Джамалудина на Красном Склоне. Они были уверены, что через час окажутся в Раю, а ничего хорошего не бывает, когда полтораста вооруженных до зубов кавказцев уверены, что после смерти они окажутся в Раю. Бог знает, что им взбредет в голову для этого своего Рая. Полковник Аргунов тогда сам не сомневался, что тоже через час окажется в Раю, но это был совсем другой рай, христианский, а не мусульманский, и Аргунов знал, что никого из кавказцев там не будет.
Словом, полковник Валерий Аргунов, получивший за Красный Склон две пули и одну медаль, ненавидел своего бывшего боевого друга. Если бы Кремль приказал Аргунову пустить Кемирову пулю в лоб, полковник сделал бы это без колебаний.
Он был готов выполнить любой приказ. И замглавы Штаба Христофор Мао был тот человек, который имел право отдавать приказы.
Вот только маленькой проблемой было то, что Христофор Мао не сражался на Красном Склоне.
Полковник бросил обертку от шаурмы, завел машину и поехал по дороге дальше. Солнце уже закатывалось за горы, рыжие их вершины пылали, словно облитые кровью, и высоко над миром, на роге горы, сверкало белое имя Аллаха.
Завод кончился, и Аргунов внезапно свернул. Они оказались на свежей асфальтовой дороге. Слева бежали драные пятиэтажки, справа из-за сплошных заборов вздымались высокие крыши новых особняков.
– А где здесь дом Водрова? – спросил полковник, когда джип притормозил возле играющих на перекрестке детей.
Через пять минут его джип подъехал к тупику, перекрытому шлагбаумом из прочного стального рельса.
Навстречу вышли бойцы АТЦ. После недолгих переговоров рельс откатили в сторону, и джип проехал в тупик. Справа от него шла высокая кирпичная стена, кончавшаяся глухими воротами с кружевной резьбой наверху.
Створки ворот дрогнули и разошлись в обе стороны, и Аргунов заехал внутрь. За воротами начинался богатый кавказский двор, мощеный серой и красной плиткой; посереди двора из клумбы бил фонтан, и вдоль забора тянулся длинный навес; к навесу примыкала еще одна беседка, с мангалом и водопадом.
У ворот на корточках сидели два босых паренька в камуфляже и с автоматами; посереди двора с криком носились двое чеченят. Аргунов принял их за детей поварихи или охранника.
– Мичахо ву кху цIийнан да? [11] – окликнул Аргунов чечененка.
Тот остановился, оглядел русского и ответил:
– Дада кеста чу вогIур ву [12].
Хлопнула дверь, и Аргунов увидел, что на крыльцо вышла молодая чеченка. Тяжелая волна ее черных волос была перехвачена полупрозрачной косынкой, и красное платье, усеянное какими-то крупными цветами, приподнималось на разбухшем, как ягода, животе.
Женщина спустилась вниз, и Аргунов увидел ослепительно белое, правильное лицо, с чуть тяжеловатым подбородком и счастливыми глазами.
– Он приедет через двадцать минут, – сказала чеченка, не называя мужа по имени при посторонних, – проходите.
Полковник ЦСН посмотрел на чеченских детей и на беременную чеченку, а потом на босоногих охранников с «калашниковыми», и на богатый кавказский двор с навесом, под которым стояли серебряномордые джипы и сидели черноволосые парни, чуть усмехнулся и сказал:
– Я попозже заеду.
Развернулся и выехал со двора.
Полковник Аргунов не принял предложение Джамалудина Кемирова, но командующий СКВО был не столь щепетилен. Он со всеми своими помощниками поехал в резиденцию, и там они сели в беседке, на самом взморье, и прямо под ними прыгал на волнах белый прогулочный катер, и пестрый павлин недовольно ходил вокруг сверкающего «лексуса» и время от времени подпрыгивал и клевал свое отражение в начищенном до блеска титановом ребре.
Командующий Хобочка похвалил «лексус», и Джамалудин подарил этот «лексус» ему. Командующий Хобочка похвалил катер, и Джамалудин подарил этот катер ему. Командующий сказал, что вот всю жизнь он так и мечтал, – сидеть на море и наслаждаться светом и ветром, и Джамалудин сказал, что он как раз купил особняк на побережьи в Сочи и будет счастлив подарить его командующему.
И тут досадная мелочь подвела генерала армии Хобочку. На Джамалудине, несмотря на жару, была черная рубашка с длинными рукавами, и на правом его запястье из-под рукава виднелся сверкающий ободок «Патек Филипп». Командующий очень любил дорогие часы. Он всегда принимал просителей в кабинете, надев на руку простые командирские часы, и если проситель приходил с дорогими часами, тысяч за пятьдесят, или за сто, то генерал Хобочка, установив с ним контакт, снимал свои часы с запястья со словами:
– Эти часы мне вручил президент! Дарю!
И посетителю ничего не оставалось, как обменяться часами.
И вот, когда командующий уже получил и «лексус», и особняк, и помощник его отошел куда-то в сторону деликатно договориться насчет бани и девочек, пришедший в хорошее расположение духа генерал Хобочка снял с запястья часы и сказал:
– Джамал, мы близки, как два брата! Эти часы мне подарил президент, и я хочу поменяться с тобой!
Тогда Джамалудин Кемиров засучил рукав, и командующий увидел, что двусоттысячный «Патек Филипп», с турбийоном и бриллиантами, разбит пулей, и время в нем навсегда остановилось на четырех часах сорока двух минутах.
– Извини, – сказал Джамал, – их разбила пуля в роддоме. Я с тех пор не ношу других.
Командующий стушевался и перевел разговор на другую тему.
Как мы уже отмечали в нашем повествовании, Хаген Альфредович Хазенштайн, Герой России и кавалер Ордена Мужества, всегда испытывал необычайную нужду в деньгах.
После истории с Вадиком ему пришлось просидеть неделю в той самой клетке, в которой когда-то сидел Наби Набиев, а потом месяц он провел, бегая по горам и луща боевиков, чтобы загладить вину, – и хотя за этот месяц у него прибавилось кровников, денег-то так и не привалило.
Однажды Хаген Хазенштайн получил из ФСБ секретный доклад, согласно которому американский Госдеп профинансировал группу Алавди Дукаева на пять миллионов долларов, а через день Хаген накрыл этого Алавди. Какие там пять миллионов! Хаген постеснялся бы мыть свой «мерс» тем тряпьем, в котором этот Алавди ходил.
Вот, с приближеньем учений, Хаген вернулся с гор в Торби-калу, потому что самое интересное должно было происходить в Торби-кале, и там к нему обратились братья Мусаевы.
Эти люди приехали из Москвы, чтобы купить в Торби-кале сеть супермаркетов. Продавцы земли, которую они покупали, потребовали деньги наличными. Братья Мусаевы обналичили десять миллионов долларов в банке, который назывался «Баракат», и так получилось, что банк опрокинулся, а деньги пропали.
Братья Мусаевы пришли к Хагену жаловаться. С одной стороны, они хотели вернуть деньги, а с другой, боялись потерять жизнь. Ведь хозяином банка был уполномоченный по правам человека Наби Набиев. Братья опасались, что Наби их убьет, только из-за страха, что они будут расследовать это дело. Хаген послушал братьев и посовещался со стариками, и в конце концов он сказал им:
– Не беспокойтесь, я верну ваши деньги. Только половина от них будет моя.
После этого он поймал сына Набиева и забил его отцу стрелку на стадионе. На этот раз Хаген ничего не боялся, потому что он никого не воровал и не грабил, а только приносил обществу пользу.
На следующий день, к десяти утра, Хаген подъехал на стадион на семи машинах. Так как Наби был человек подлый, и от него всегда можно было ждать каверзы, Хаген за два часа до того послал проверить стадион, но никто ничего подозрительного не увидел. На всякий случай Хаген посадил на чердаке парочку снайперов, но строго-настрого велел им не стрелять в Наби.
