карточный домик вспыхнет и обратится в пепел. Такое уже случалось не раз — и в Ланскне, и в Ле-Лавёз, и еще в сотне мест до этого. Но теперь довольно. Хватит. На этот раз мы останемся — во что бы то ни стало.
Сегодня Зози пришла рано, даже Анук еще не успела уйти в школу. Зози всего часок пробыла в магазине одна — мне нужно 6ыло сводить Розетт на прогулку, — но я, вернувшись, магазин просто не узнала: он странным образом словно стал светлее, привлекательнее, просторнее. Зози даже витрину успела заново оформить: накрыла пирамиду из банок и коробок куском темно-синего бархата, который как бы стекал к ее подножию, а на вершину этой пирамиды поставила пару блестящих ярко-красных туфель на высоких каблуках, из которых изливался поток шоколадок, завернутых в красную и золотую фольгу.
Несколько эксцентрично, но внимание, безусловно, привлекает. Эти красные туфли — те самые, что были на ней в самый первый день нашего знакомства, — казалось, освещали темную витрину, а конфеты, словно сокровища из потаенного сундучка, рассыпались по синему бархату, отбрасывая разноцветные блики.
— Надеюсь, ты не против? — спросила Зози, как только я вошла. — Мне показалось, что это немного поднимет настроение.
— Мне нравится, — сказала я. — И туфли, и шоколадки…
Зози усмехнулась.
— Две самые большие мои страсти.
— Ну и… что же ты любишь больше всего? — спросила я.
Не то чтобы мне действительно так уж хотелось это узнать, но профессиональное любопытство заставило меня задать этот вопрос. Уже четыре дня прошло, а я до сих пор так и не догадалась, что же ей больше всего по вкусу.
Она пожала плечами.
— Мне всякий шоколад нравится. Но ведь покупные шоколадки — это все-таки не совсем то, верно? Ты сама говорила, что раньше все своими руками делала…
— Делала. Но у меня тогда и времени было больше…
Она посмотрела на меня.
— У тебя будет достаточно времени. Хочешь, я буду присматривать за магазином, а ты пока будешь творить свое волшебство на кухне?
— Волшебство?
Но Зози уже строила планы — по-моему, она даже не заметила, какое впечатление произвело на меня это обычное, в общем-то, слово — мы будем продавать особые трюфели, сделанные вручную — трюфели, кстати, готовить проще всего, — а затем, возможно, и mendiants, мое любимое лакомство, особенно если посыпать их миндальной стружкой и украсить консервированными вишнями и крупным желтым кишмишем.
Я могла бы приготовить mendiants и с закрытыми глазами. Их даже ребенок может приготовить; например, маленькая Анук часто помогала мне, когда мы жили в Ланскне: она выбирала самые крупные виноградины, самую сладкую клюкву (всегда откладывая в сторонку довольно щедрую порцию — для себя) и аккуратно, согласно определенному рисунку, распределяла их на пластинках еще мягкого шоколада, темного или светлого.
С тех пор я ни разу не готовила mendiants. Слишком сильно они напоминают мне о тех днях, о той маленькой булочной со снопом пшеницы над входом, об Арманде, о Жозефине, о Ру…
— За шоколадки, приготовленные вручную, ты можешь назначить любую цену, — говорила между тем Зози, словно не замечая моей задумчивости. — А если поставишь еще столик с парой стульев — вот здесь вполне можно расчистить немного места, — она показала мне, где именно следует поставить стол и стулья, — то покупатели смогут даже ненадолго присесть, выпить кофе или шоколаду и съесть кусочек пирожка. Это было бы славно, тебе не кажется? Мило, по-домашнему. В общем, отличный способ привлечь клиентов.
— Хм…
Я все еще сомневалась. Это было бы слишком похоже на Ланскне. Chocolaterie — это прежде всего магазин, а хозяева магазина не должны дружить с покупателями. Иначе в один прекрасный день случается неизбежное, и шкатулку, один раз открытую, уже невозможно снова захлопнуть. Кроме того, я примерно представляла, что по этому поводу скажет Тьерри…
— По-моему, не стоит, — наконец промолвила я.
Зози ничем не возразила, лишь молча на меня посмотрела. Я чувствовала, что весьма ее разочаровала. Странное чувство… и все же…
Интересно, когда это я стала такой боязливой? С каких пор стала всему придавать значение? И голос мой теперь звучит сухо и нервно, точно у ханжи, строгой блюстительницы нравов. Интересно, неужели Анук он тоже таким слышится?
— Да ладно. Я просто так предложила, — спокойно сказала Зози.
«И что в этом плохого? — думала я. — Это же всего лишь шоколад, в конце концов; ну, сделаю я несколько дюжин трюфелей — просто чтобы квалификации не терять, — и что с того? Тьерри, конечно, скажет, что я просто зря время теряю, но почему это должно меня останавливать? Какое мне дело, что он скажет?»
— Хотя… — неуверенно начала я, — можно было бы, пожалуй, сделать несколько коробок трюфелей к Рождеству…
У меня ведь целы все мои кастрюльки, сковороды и противни, медные и эмалированные; все они тщательно завернуты и сложены в кладовке. Я сохранила даже гранитную плиту, на которой обычно охлаждаю горячую глазурь, и все термометры для определения температуры растопленного сахара, и все пластиковые и керамические формочки, и все половнички, терки и особые ложки с прорезями. Все бережно хранится, чисто вымытое и полностью готовое к употреблению. Розетт, наверное, будет в восторге, подумала я… а уж Анук…
— Вот здорово! — воскликнула Зози. — Заодно ты и меня можешь научить.
А почему бы и нет? Что тут, собственно, плохого?
— Хорошо, — сказала я. — Я попробую.
Вот так все и началось. Я снова вернулась к любимому делу и не испытывала по этому поводу ни малейшего беспокойства. Даже если кое-какие сомнения у меня и оставались…
Ничего страшного в нескольких коробках трюфелей нет и быть не может. Как и в выставленном на продажу подносе mendiants или пирожных. Благочестивым вряд ли есть дело до таких тривиальных вещей, как шоколадки.
Во всяком случае, я очень на это надеюсь — и с каждым днем Вианн Роше, Сильвиан Кайю и даже Янна Шарбонно благополучно отступают в прошлое, превращаясь в дым, становясь просто выдумкой, чем- то вроде необязательной сноски или поблекшего списка имен на старом листке бумаги.
Мне непривычно ощущать кольцо на правой руке — пальцы мои давно отвыкли от всяких колец. Еще непривычнее это имя — Ле Трессе. Я примериваю его на себя, словно одежду, словно пытаясь определить нужный размер, и то улыбаюсь, то хмурюсь.
Янна Ле Трессе.
Это просто имя.
«Чушь собачья, — слышу я в ушах голос Ру, отлично умеющего менять как имена, так и обличье, бродяги и цыгана, автора многих простых истин, всегда попадающего в самую точку. — Это не просто имя. Это приговор».
Так вот в чем дело! Она носит его кольцо. Тьерри, ну надо же, именно Тьерри! Тьерри, который не
