«Попроси, попроси». Кто я тебе, крестная-волшебница, что ли?
Разумеется, вначале я поискала деревушку Ле-Лавёз в интернете, но ничего не нашла; никаких сведений о ней не было даже на туристском информационном сайте; и никаких упоминаний о празднике шоколада или о тамошней шоколадной лавке я тоже не обнаружила. Я стала искать еще, и в журнале но диетологии наткнулась на одно-единственное упоминание об имевшейся в Ле-Лавёз замечательной creperie и ее хозяйке, вдове по имени Франсуаза Симон.
А что, если она и есть Вианн, скрывающаяся под очередным вымышленным именем? Что ж, это вполне возможно; впрочем, более о хозяйке блинной там не было ни слова. Однако мне хватило одного телефонного звонка, чтобы вытянуть ниточку из клубка и начать его разматывать. На мой звонок ответила сама Франсуаза. Голос ее в трубке звучал сухо и подозрительно. Судя по голосу, ей лет семьдесят. Я сказала, что я журналистка. Но в ответ на мои вопросы она заявила, что никогда даже не слышала о Вианн Роше. А о Янне Шарбонно? И о ней тоже. До свидания.
Ле-Лавёз, насколько я поняла, — селение крошечное, его даже и деревней-то назвать трудно. Там имеется церковь, пара магазинов, кафе, блинная, памятник погибшим на войне. Вокруг в основном возделанные поля, подсолнечник, кукуруза и фруктовые деревья. Рядом бежит река, точно длинная коричневая собака. Ничего особенного там нет — так, во всяком случае, вам показалось бы; и все же в самом этом названии мне слышится некий отзвук. Некий отблеск воспоминаний. Нечто похожее на новостную «бомбу»…
Я пошла в библиотеку и попросила кое-что принести мне из архивов. У них имеется полная подшивка «Уэст-Франс» — и на диске, и на микрочипе. Я начала просматривать газеты вчера в шесть вечера, два часа искала, а потом пошла на работу. Завтра снова буду искать — и послезавтра, и потом, — пока не обнаружу искомое, чем бы оно ни оказалось. Ясно, что ключ именно там, в этой деревне Ле-Лавёз, на берегу Луары. И я этот ключ заполучу, а там — кто знает, какие тайные дверцы можно им отпереть?
Но в мыслях я все время возвращаюсь к Анни, к тому, как вчера вечером она мне сказала: «Я попрошу тебя о помощи». Но ведь для такой просьбы должна возникнуть необходимость — причем настоящая необходимость, куда более серьезная, чем те мелкие неприятности, которые доставляют ей соученицы в лицее Жюля Ренара. Что-нибудь вроде принесенного им ветром предостережения, которое заставило бы их обеих броситься в объятия их доброго старого друга Зози.
Я знаю, чего они боятся.
Но что им необходимо?
Сегодня в полдень, оставшись в магазине одна — Вианн повела Розетт на прогулку, — я решила подняться наверх и порыться в ее вещах. Разумеется, с величайшей осторожностью; моя цель — отнюдь не банальная кража, это нечто куда более серьезное и глубокое. Оказывается, вещей у Вианн совсем немного, гардероб еще более примитивный, чем у меня; на стене картина в рамке (скорее всего, купленная на блошином рынке); на кровати лоскутное покрывало (по-моему, самодельное); три пары туфель — и все черные, вот скука! — но под кроватью наконец-то кое-что весьма ценное: деревянная шкатулка размером с коробку из-под обуви, в которую сложен всякий памятный хлам.
Впрочем, вряд ли Вианн Роше считает это хламом. Уж я-то, живущая за счет разнообразных сумок и шкатулок, отлично знаю: у таких людей ненужных вещей не бывает. В этой деревянной шкатулке — разрозненные фигурки паззла ее жизни, эти вещички она никогда бы просто так не выбросила, ведь в них ее прошлое, ее биография, ее тайная сущность.
Я открывала шкатулку с величайшей осторожностью. Вианн — человек скрытный, а значит, подозрительный. Она наверняка в точности помнит, что и как там лежало, помнит место каждого клочка бумаги, каждой вещички, каждой ниточки, каждой газетной вырезки, каждой пылинки. И сразу все поймет, если что-то положить не так, но, во-первых, у меня блестящая зрительная память, а во-вторых, я вовсе и не собираюсь ничего там ворошить.
И вот я достаю их наружу, одно за другим, краткие свидетельства жизненного пути Вианн Роше. Сверху лежит колода карт Таро — ничего особенного, обычная колода, некогда купленная в Марселе, многократно использованная и пожелтевшая от времени.
Под ней — документы: паспорт на имя Вианн Роше и свидетельство о рождении Анук под той же фамилией. Значит, Анук превратилась в Анни, думала я, точно так же, как Вианн стала Янной. На Розетт никаких документов нет, что странно, но есть устаревший паспорт на имя Жанны Роше, который, как я догадываюсь, мог принадлежать матери Вианн. Судя по фотографии, Вианн не слишком похожа на мать — но ведь и Анук с Розетт тоже не очень-то похожи. Выцветшая ленточка, на которой висит амулет в виде кошечки. Затем — несколько фотографий, в целом их не больше дюжины. На них я узнаю Анук в значительно более юном возрасте, молодую Вианн, молодую Жанну. Все снимки черно-белые. Они аккуратно сложены и перевязаны лентой вместе с несколькими довольно-таки старыми письмами и тонкой пачечкой газетных вырезок. Я осторожно и быстро их просматриваю, очень стараясь не надорвать пожелтевшие края и истончившиеся сгибы, и обнаруживаю заметку о празднике шоколада в Ланскне-су-Танн, вырезанную из какой-то местной газеты. Текст почти такой же, как тот, с которым я уже знакома, но фотография гораздо больше; на ней Вианн и еще двое — мужчина и женщина; у женщины длинные волосы, а одета она в какую-то куртку или полупальто из шотландки; мужчина смущенно улыбается в объектив камеры. Возможно, это ее друзья? Но никаких имен в статье нет.
Затем вырезка из парижской газеты, хрупкая, коричневая от старости, похожая на сухой листок. Ее даже разворачивать страшно, впрочем, я и так уже поняла, что речь в ней идет о пропавшем ребенке. Это маленькая девочка по имени Сильвиан Кайю, более тридцати лет назад украденная прямо из прогулочной коляски. А вот и относительно недавняя вырезка — заметка о странном урагане, внезапно обрушившемся на Ле-Лавёз, крошечную деревушку на берегу Луары. С виду предметы самые обычные, но, видимо, настолько важные для Вианн Роше, что она в течение стольких лет носит их при себе, спрятав в эту шкатулку — которую, впрочем, довольно давно уже не брала в руки, насколько можно судить по толстому слою пыли…
Так вот каковы призраки твоего прошлого, Вианн Роше. Какими же они кажутся скромными, даже странно. Мои, например, куда более впечатляющи, но опять же, с моей точки зрения, скромность — добродетель все-таки второсортная. Ты, Вианн, могла бы достигнуть и куда больших успехов. Впрочем, еще не все потеряно, еще, возможно, и достигнешь — с моей помощью.
Прошлой ночью я много часов просидела перед своим ноутбуком, без конца пила кофе, смотрела в окно на неоновые огни и снова возвращалась к одному и тому же, так и не решенному вопросу. Ведь ничего больше ни о Ле-Лавёз, ни о Ланскне я так и не нашла. И уже готова была поверить, что Вианн Роше — столь же неуловимое существо, как и я сама, некий изгой, обосновавшийся на Монмартрском холме, не имеющий прошлого и абсолютно неприступный для любопытствующих.
Чушь, конечно. Ничего абсолютно неприступного не существует. Однако, исчерпав все прямые пути расследования, я поняла: у меня остался лишь один способ выведать все; как раз это и повергло меня в бесконечные размышления и сомнения чуть ли не до утра.
Дело, разумеется, вовсе не в том, что я чего-то боюсь. Но подобный способ порой может оказаться весьма ненадежным и вызывает больше вопросов, чем дает ответов, — ну а если Вианн в чем-то меня заподозрит, то у меня вообще не останется никаких шансов на то, чтобы к ней подобраться.
И все же, что за игра без риска? Я давным-давно уже не заглядывала в магический кристалл — моя Система основывается скорее на практических методах, а не на колокольчике, книге и свече; в девяти случаях из десяти куда быстрее получить ответ на свой вопрос в интернете. Но теперь, видимо, пора все же применить творчество.
Порция корня кактуса, высушенного, измельченного в порошок и растворенного в горячей воде, отлично помогает достичь необходимого состояния ума. Это pulque, пульке, волшебный возбуждающий напиток из агавы, придуманный ацтеками и слегка усовершенствованный мною исключительно в личных целях. Затем изобразим символ Дымящегося Зеркала прямо на пыльном полу под ногами, сядем по-турецки, пристроим перед собой ноутбук, включим на экране подходящую абстрактную картинку и подождем озарения.
Моя мать, безусловно, подобный способ не одобрила бы. Она всегда предпочитала использовать для
