Случайностью, если мы с тобой… слегка вмешаемся.
Цвета ее ауры так и вспыхнули:
— Мама говорит, это опасно…
— Возможно, у мамы свои причины так говорить.
— Какие?
Я пожала плечами.
— Видишь ли, Нану, взрослые порой скрывают свои знания от детей, пытаясь их защитить. Но иногда получается, что они защищают не столько ребенка, сколько самих себя — от последствий этих знаний и умений…
Анни явно была озадачена моими словами.
— Ты думаешь, она мне лгала? — спросила она.
Я понимала, что это рискованно. Но я столько раз в своей жизни рисковала! И потом, она же сама хочет, чтобы ее соблазнили! Ведь в душе каждого нормального хорошего ребенка живет бунтовщик, таится желание стать первым среди ровесников, завоевать их авторитет, сбросить с пьедестала тех крошечных божков, которые называют себя нашими родителями.
Анни вздохнула.
— Ты не понимаешь…
— Нет, отлично понимаю! Ты просто боишься, — сказала я. — Боишься быть не похожей на других. Тебе кажется, что из-за этого ты сразу станешь изгоем.
Она задумалась, потом сказала:
— Дело не в этом.
— А в чем же?
Она посмотрела на меня. За дверью слышались пронзительные натужно-веселые голоса девчонок, у которых явно пропало всякое настроение.
Я сочувственно улыбнулась Анни и сказала:
— Ты же понимаешь, что в покое они тебя никогда не оставят. А теперь они узнали, где ты живешь, и могут вернуться в любое время. И они уже попробовали свои силы, пытаясь атаковать Нико…
Я заметила, как она встрепенулась. Я знаю, как сильно она его любит.
— Неужели ты хочешь, чтобы они приходили сюда каждый вечер? Сидели здесь, смеялись над тобой…
— В таком случае мама заставит их уйти, — сказала она, но голос ее звучал не слишком уверенно.
— И что тогда? — спросила я. — Я знаю, как это бывает. Так было и с нами, с моей матерью и со мной. Сперва всякие мелочи, на которые, как нам казалось, можно не обращать внимания: мелкие пакости вроде незначительных краж в магазине, мерзкие надписи на ставнях, сделанные ночью. В общем, все это можно терпеть, если так уж случилось. Это не очень приятно, но с этим можно жить. Только этим ведь никогда не кончается. Они никогда не сдаются. И на пороге твоего дома появляется собачье дерьмо, глубокой ночью раздаются странные телефонные звонки, в окна летят камни, а потом однажды в почтовый ящик на двери наливают бензин, и весь дом окутывают клубы дыма…
Мне тогда следовало знать заранее. Это ведь действительно чуть не случилось. Магазин, где продаются книги по оккультизму, всегда привлекает внимание, особенно если он находится не в центре, а на окраине. Письма в местные газеты, листовки, призывающие запретить празднование Хэллоуина, даже небольшой пикет у дверей магазина — написанные от руки плакаты и полдюжины правоверных прихожан, неистово требующих, чтобы наш магазин закрыли.
— Разве не так получилось в Ланскне?
— В Ланскне было по-другому.
Ее взгляд метнулся к двери. Я прямо-таки чувствовала, как громоздятся одна на другую ее мысли, цепляясь за сказанное мною. И это было совсем близко, я его ощущала, как ощущается в воздухе статическое электричество…
— Сделай это, — сказала я ей.
Она посмотрела на меня.
— Сделай. Честное слово, этого не стоит бояться.
Глаза ее вспыхнули.
— Мама говорит…
— Родители знают далеко не все. И рано или поздно тебе все равно придется узнать, что значит самой о себе заботиться. Давай, Нану. Нельзя быть просто жертвой. Нельзя убегать от них и позволять им гнать тебя, точно свою добычу.
Она снова задумалась, но я видела, что доводы мои цели пока не достигли.
— Есть вещи похуже, чем просто бегство от кого-то, — сказала она.
— Так говорит твоя мать, верно? Она поэтому имя себе переменила? Поэтому и тебя сделала такой трусихой? Почему ты не хочешь рассказать мне, что с вами случилось в Ле-Лавёз?
Этот удар попал почти в яблочко. Но все же оказался недостаточно точен. На лице Анни появилось упрямое, заносчивое выражение, столь свойственное девочкам-подросткам и означающее примерно следующее: можете говорить сколько угодно…
В общем, я слегка ее подтолкнула. Совсем чуть-чуть. Заставила свои цвета переливаться, как радуга, стараясь выпытать ее тайну, какой бы она ни была…
И тут я вдруг кое-что увидела… всего несколько промельков, словно клочки тумана…
«Вода. Вот оно! Это какая-то река, — поняла я. — И какой-то серебряный амулет в виде маленькой кошечки… И все почему-то освещено огнями Хэллоуина». Я предприняла еще одну попытку, и на этот раз мне почти удалось добраться до сути… и вдруг…
БАМ!
У меня было такое ощущение, словно я прислонилась к ограде, сквозь которую пропущен электрический ток. Удар прошил меня насквозь и отшвырнул назад. Туман рассеялся, изображение расплылось, и каждая клеточка моего тела, казалось, звенела под воздействием электричества. Нутром я понимала, что это получилось непреднамеренно — просто произошел некий выброс внутренней энергии, долгое время запертой внутри; примерно то же бывает, когда ребенок в гневе топает ногами; ах, если бы у меня в ее возрасте было хотя бы вполовину столько энергии…
Анни смотрела на меня, стиснув кулаки.
Я улыбнулась ей и сказала:
— А ты молодец!
Она помотала головой.
— Да нет, конечно же, молодец! Просто умница! Возможно, ты даже лучше, сильнее меня. Дар, который…
— Да, правда. — Голос ее звучал негромко, очень напряженно. — Какой-то дар у меня есть. Но я бы предпочла, чтобы это были способности к танцам или к рисованию… акварельными красками. — И, видимо о чем-то вдруг вспомнив, она вздрогнула и спросила: — Ты ведь маме не скажешь?
— А зачем мне ей говорить? — сказала я. — Да и что нового я могу ей сообщить? И кроме того, неужели ты считаешь, что хранить секреты умеешь только ты?
Она долго смотрела мне прямо в глаза.
Снаружи слышались завывания ветра.
— Они ушли, — сказала вдруг Анни.
И точно. Заглянув в магазин, я убедилась, что девчонки действительно ушли, оставив после себя легкий беспорядок: стулья не задвинуты, на столе полупустые бутылки; в воздухе все еще висел слабый аромат жевательной резинки и лака для волос, а также чуть сладковатый запах подросткового пота, чем-то напоминающий запах дешевого печенья.
— Они вернутся, — мягко сказала я.
— А может, и нет, — возразила Анни.
— Что ж, если тебе понадобится помощь…
— Я тебя о ней попрошу, — сказала она.
