посмотрела. — Но почему? Что случилось?
— Ты все равно не поймешь.
— Почему же не пойму? — спросила она. — Мы же с тобой одного поля ягоды.
— Ничего подобного! — Я сказала это слишком громко, почти выкрикнула, меня всю трясло. — Я больше такими вещами не занимаюсь. Я самая обычная женщина. Да, обычная скучная женщина. Спроси кого хочешь.
— Ну как угодно.
Сейчас это любимое выражение Анук, которое она произносит, презрительно пожимая плечами, — так ведут себя все девчонки-подростки, желая выразить свое неодобрение. Зози нарочно передразнила ее, и получилось смешно — вот только смеяться мне что-то не хотелось.
— Ты прости меня, — сказала я. — Я понимаю, ты нам добра хотела. Но дети — они ведь все на лету подхватывают. Сперва это начинается как игра, а потом выходит из повиновения…
— И что, именно так и случилось? Все вышло из повиновения?
— Я не хочу говорить об этом, Зози.
Она присела рядом со мной.
— Ну же, Вианн. Неужели это настолько ужасно? Да нет, не может быть, и ты вполне можешь все рассказать мне.
Вот теперь я уже практически видела Благочестивых, различала их лица, их жадные руки. За лицом Зози сквозили их силуэты, слышались голоса, убеждающие, разумные, ужасно добрые…
— Я справлюсь, — повторила я. — Я всегда справлялась.
«Ах ты лгунья!»
Это снова прозвучал у меня в ушах голос Ру — и прозвучал так отчетливо, что я даже начала искать его глазами. Что-то слишком много здесь призраков, подумала я. И слишком много слухов о том, что где-то когда-то было, и, что гораздо хуже, о том, что могло бы быть.
«Уходи, — сказала я ему беззвучно. — Я теперь совсем другая. Оставь меня в покое».
Я справлюсь, — снова пробормотала я, старательно изображая улыбку.
— Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь…
Я кивнула:
— Я тебя о ней попрошу.
Сегодня Сюзанна опять не пришла в школу. У нее вроде бы грипп, но Шанталь говорит, что не ходит она из-за волос. Она, правда, не мне это сказала: с тех пор как я подружилась с Жаном-Лу, она стала еще хуже ко мне относиться, хотя хуже, кажется, некуда.
Зато обо мне она говорит постоянно. Только и делает, что обсуждает мои волосы, мою одежду, мои привычки. Сегодня, например, я надела новые туфли (простые, довольно хорошенькие, но, конечно, не такие, как у Зози), так Шанталь весь день только об этих туфлях и говорила, спросила даже, где я такие купила и сколько они стоят, и мерзко захихикала (ее туфли куплены где-то на Елисейских Полях, но насчет цены она явно приврала: даже ее мать вряд ли выложила бы за них такие деньжищи). Потом она принялась выяснять, где меня стригут и сколько это стоит, и при этом опять мерзко хихикала…
Ну и зачем все это? Я спросила у Жана-Лу, и он сказал, что она, должно быть, очень неуверенно себя чувствует. Что ж, возможно, так и есть. Вот только у меня-то самой с прошлой недели одни неприятности. Из парты постоянно пропадают книги, портфель кто-то «случайно» переворачивает вверх дном, и все мои вещички разлетаются по полу. Те, к кому я всегда, в общем, хорошо относилась, ни с того ни с сего отказываются сидеть со мною рядом. А вчера Софи и Люси затеяли какую-то дурацкую игру с моим стулом: делали вид, будто обнаружили на нем клопов, и старательно отодвигались от меня как можно дальше, словно я внушаю им отвращение.
А потом у нас был баскетбол, и я, как всегда, оставила свои вещи в раздевалке, а после игры оказалось, что кто-то стащил мои новые туфли; я долго искала их повсюду, пока их не обнаружила Фарида — все исцарапанные, пыльные, они были засунуты за радиатор. Не сомневаюсь, это дело рук Шанталь, но доказать не могу.
Я просто знаю, что это она.
А потом она взялась за наш магазин.
— Я слышала, у вас там очень мило, — сказала она.
И я снова услышала этот ее гнусный смешок, словно слово «мило» — это некий пароль, известный только ей самой и ее друзьям.
— А как ваш магазин называется?
Мне не хотелось говорить, но я все же сказала.
— О-о-о! Мило, — сказала Шанталь, и они все опять подло захихикали — и она, и ее ближайшие подружки Люси и Даниэль, и прилипалы вроде Сандрин, которая раньше очень неплохо ко мне относилась, а теперь разговаривает со мной, только если поблизости нет Шанталь.
Все они теперь стали отчасти на нее похожи, словно быть Шанталь — это что-то заразное, вроде кори, только волшебной. Теперь у них у всех одинаковая укладка, будто утюгом заглаженная, волосы аккуратно подстрижены «лесенкой», и на конце каждой пряди легкий завиток. Все они душатся одними и теми же духами (на этой неделе это «Ангел»), все пользуются одинаковой помадой — жемчужно-розового оттенка. Я просто умру, если их все-таки занесет в наш магазин. Точно умру. Нет, в самом деле, лучше умереть, только бы не видеть, как они, хихикая, будут пялиться на меня, на Розетт, на маму, у которой руки по локоть выпачканы шоколадом, а в глазах светится надежда: «Это твои друзья?»
Вчера я рассказала об этом Зози.
— Ну, ты прекрасно знаешь, что делать, Нану. И это единственный способ. Тебе придется им противостоять. Ты должна дать им сдачи.
Я так и знала, что она это скажет. Зози — настоящий боец. Но есть такие вещи, которые невозможно изменить, просто демонстрируя свое к ним отношение. Я, разумеется, знаю, что стала гораздо лучше выглядеть после того нашего с ней разговора. Тут самое главное — держаться прямо и не забывать убийственно улыбаться. Я и одеваться стала так, как хочу сама, а не так, как советует мне мама; и хотя теперь я еще сильнее отдалилась от остальных, я все же чувствую себя намного лучше — я наконец почувствовала себя самой собой.
— Что ж, держишься ты в целом неплохо. Но порой, Нану, этого недостаточно. Я, например, еще в школе поняла: таких людей надо раз и навсегда ставить на место. И если уж они пользуются всякими грязными уловками, то… и тебе нужно просто сделать то же самое!
Ах, если б я могла!
— По-твоему, мне тоже ее туфли спрятать?
Зози по-особому, как умеет только она, посмотрела на меня и сказала:
— Нет, по-моему, прятать ее туфли вовсе не нужно!
— А что же мне тогда делать?
— Ты сама знаешь, Анни. Ты это уже делала.
Я вспомнила тот случай на автобусной остановке, Сюзи, ее волосы и то, что я тогда сказала…
Нет, это была не я! Я этого не делала.
Но потом я вспомнила Ланскне, и все те игры, в которые мы обычно играли, и Случайности Розетт, и Пантуфля, и то, что Зози сделала тогда в «Английском чае», и цвета ауры, и ту небольшую деревню на берегу Луары с маленькой школой и памятником участникам войны, и песчаные речные пляжи, и рыбаков, и кафе, принадлежавшее такой милой пожилой паре, и… как же она называлась, та деревушка?
«Ле-Лавёз», — словно шепнул мне кто-то.
— Ле-Лавёз, — повторила я вслух.
