можно воплотить в жизнь самую свою заветную мечту…
Если бы мечты стали конями, то и нищие скакали бы верхом.
Ну что ж, Розетт. Давай и мы поскачем!
Просто удивительно, каким обманщиком порой может оказаться ребенок! Он точно домашняя кошка, которая днем мурлычет на диване, а ночью превращается в безжалостного убийцу и с королевским презрением воспринимает свою обычную жизнь.
Анук, конечно, не убийца, во всяком случае пока, но есть, есть в ней нечто дикое. Я, разумеется, только рада была это узнать — мне отнюдь не требуется ручная домашняя киска, — однако теперь придется глаз с нее не спускать, чтобы она еще чего-нибудь не предприняла у меня за спиной.
Во-первых, она сумела без меня призвать Эекатля. И я ничуть этим не возмущена — напротив, я ею даже горжусь. Она — натура творческая, изобретательная и уже сама придумывает ритуалы, если существующие ее не удовлетворяют, в общем, прирожденная поклонница Хаоса.
Во-вторых, — что значительно важнее — она вчера тайком отправилась на свидание с Ру и, к сожалению, вопреки моим советам. Хорошо еще, что она все описывает в своем дневнике, который я, естественно, регулярно просматриваю. Сделать это нетрудно: Анук, как и ее мать, хранит свои «секреты» в коробке из-под обуви, засунув ее в самый дальний ящик гардероба — слишком предсказуемо, зато удобно, — так что я теперь, поселившись у них в доме, читаю оба дневника.
Что оказалось для меня весьма полезно. Например, я узнала, что сегодня в три часа Анук встречается с Ру на кладбище. С одной стороны, лучше и быть не может; мои планы относительно Вианн близятся к завершению, и пора сменить декорации. Но план похищения чьей-то жизни куда легче изложить на бумаге, чем осуществить; вообще-то обычно мне вполне достаточно нескольких счетов за коммунальные услуги и украденного из сумочки в аэропорту паспорта; мне хватит даже имени на свежей могильной плите — и работа, считай, сделана. Хотя на этот раз мне нужно нечто большее, чем просто другое имя, мне мало простых банковских данных или денег, снятых со счета.
Разумеется, для такой игры нужно быть настоящим стратегом. Ибо здесь, как и при решении любых стратегических задач, важно не только распределить все части головоломки по своим местам, но и сделать это так, чтобы твой противник даже не заподозрил, что происходит, и только после этого решить, какими частями ты можешь пожертвовать, чтобы выйти из игры победителем. Ну а потом состоится поединок — настоящий поединок воли — между Янной и мною; и я, признаться, предвкушаю этот поединок с куда большим нетерпением, чем ожидала. Встретиться с ней лицом к лицу в самом последнем раунде, понимая, что стоит на кону для нас обеих…
Да, эта игра действительно будет стоить свеч!
Итак, подведем итоги. Помимо всего прочего, меня весьма интересовало содержимое пиньяты Янны, я весьма прилежно трудилась над этой загадкой и обнаружила немало всякой всячины.
Во-первых, она не Янна Шарбонно.
Впрочем, это мы уже знаем. Гораздо интереснее то, что она и не Вианн Роше — во всяком случае, об этом свидетельствуют некоторые вещички, хранящиеся у нее в шкатулке. Я чувствовала, что пропустила нечто весьма важное, и на днях, когда ее не было дома, снова там порылась и довольно быстро обнаружила то, что искала.
На самом деле я эту вещь видела и раньше, но не обратила на нее должного внимания, поскольку меня в основном интересовала именно Вианн Роше. Но эта вещь по-прежнему там, в шкатулке, — перевязанный выцветшей красной ленточкой амулет на счастье, которому самое место на дешевом браслете или в рождественской хлопушке; это серебряная кошечка, вся почерневшая от времени. И Вианн хранит его у себя в шкатулке вместе с молочными зубами Анук и потрепанной колодой карт Таро, явно знававших и лучшие времена.
Вианн, как и я, предпочитает путешествовать налегке. Ничто из бережно хранимых ею предметов не носит оттенка тривиальности. Каждая вещичка имела вескую причину быть спрятанной в шкатулку, и уж разумеется, в первую очередь этот серебряный амулет. Между прочим, о нем упоминается и в той газетной вырезке, потемневшей от ветхости и ставшей настолько хрупкой, что я даже не осмелилась ее развернуть; там говорилось об исчезновении полуторагодовалой Сильвиан Кайю, которую более тридцати лет назад беспечная мать оставила в коляске у дверей аптеки.
Пыталась ли она когда-нибудь вернуться? Инстинкт подсказывает мне, что нет. «Ты сама выбираешь себе семью» — так она говорит; и та молодая женщина, ее мать, чье имя в статье даже не упоминается, для нее всего лишь человек с определенным набором хромосом. Для меня же, однако…
Можете назвать меня любопытной. Я поискала сведения о ней в интернете. На это, правда, потребовалось какое-то время — дети ведь пропадают каждый день, а интересовавший меня случай был достаточно давним, да и дело быстро закрыли, поскольку оно оказалось самым заурядным, — но я все-таки нашла все, что мне нужно; я даже имя матери Сильвиан узнала; ей был двадцать один год, когда у нее украли ребенка, а теперь ей сорок девять, как сообщается на сайте «Одноклассники»; разведена, детей нет, по-прежнему живет в Париже рядом с кладбищем Пер-Лашез и содержит небольшой отель.
Отель называется «Стендаль» и находится на перекрестке авеню Гамбетта и улицы Матисса. В нем примерно дюжина номеров, облысевшая от старости рождественская елка, украшенная мишурой, стены с претензией на экстравагантность оклеены вощеным ситцем. У камина стоит небольшой круглый столик, и на нем под стеклянным колпаком застыла фарфоровая кукла в розовом шелковом платье. Вторая кукла — в подвенечном платье — стоит у нижней ступеньки лестницы, точно на страже. Третья — голубоглазая, в шляпке и в пальто, отделанном рыжим мехом, — сидит на стойке портье.
Там же, за стойкой, находилась и сама мадам, крупная женщина с кислой миной на лице и редеющими волосами — как у всех тех, кто вынужден сидеть на диете; но глаза ее были так похожи на глаза ее дочери…
— Простите, мадам…
— Чем могу служить?
— Видите ли, я служу на Монмартре в «Шоколаде Роше». Мы рекламируем особый сорт шоколада, сделанного вручную, вот я и хотела предложить вам на пробу кое-какие образцы…
Выражение ее лица стало еще более кислым.
— Нет, меня это не интересует.
— Но от вас не требуется никаких обязательств. Просто попробуйте, и все…
— Спасибо, не надо.
Естественно, этого я и ожидала. Парижане страшно подозрительны, а мое предложение звучало, пожалуй, слишком заманчиво, чтобы не подозревать никакого подвоха. Но я все же вытащила коробочку с дюжиной наших особых трюфелей и открыла ее. Трюфели, обвалянные в шоколадной пудре, сидели в изящных корзиночках из золотой бумаги, в уголке коробки примостилась желтая роза, а на боковой стенке крышки я нацарапала символ Госпожи Кровавой Луны.
— Там внутри карточка с телефоном, — сказала я. — Если вам понравится, можете сразу позвонить и сделать заказ. Если же нет… — Я пожала плечами. — Эти трюфели за счет заведения. Ну попробуйте. Хотя бы один. Хотя бы интереса ради.
Мадам колебалась. Я видела, что врожденная подозрительность сражается в ее душе с соблазнительным ароматом, исходившим от коробки, — горьковатым, шоколадно-кофейным, с легкой примесью запахов гвоздики, кардамона, ванили и арманьяка; это был аромат минувших лет, горьковато- сладостный, точно прощание с детством.
— И вы что же, по всем отелям Парижа конфеты разносите? Если да, то вряд ли в итоге останетесь в выигрыше.
Я улыбнулась.
