Мужиков же, побоявшихся записываться в ратники, осталось всего трое.
— Думайте, не тороплю, — отмахнулся Андрей, направляясь к дому. — Варвару никто не видел?
— Вроде как у подпола была, — вспомнил один из подростков. — Который в доме.
За минувший месяц князь видел приказчицу всего раза три, да и то мельком. Она и в этот раз, заметив Зверева, опустила крышку лаза и попыталась уйти, но не получилось:
— Варя, стой! Куда ты прячешься?
— Никуда не прячусь. — Она остановилась, но смотрела куда-то ему за плечо. — Прости, хлопот много. Дворец большой, людей изрядно. За всем и не уследишь.
— Не бойся, скоро уедем, — под скользящим мимо взглядом Андрей чувствовал себя неуютно. Словно голым. Такое ощущение, словно выглядишь неприлично, но тебе не решаются сообщить это в глаза. — Варя, что-то не так?
— Все так, княже. Я приказчица, я за всем прослежу.
— За чем?
— За всем, княже. — Она перевела взгляд с места у него за головой на что-то у его левого плеча. У Зверева появилось сильное желание повернуться и выяснить, куда она с таким интересом уставилась.
— Выбери себе людей, что нужны будут для ухода за подворьем в мое отсутствие, и скажи, сколько серебра оставить.
— В твое отсутствие княгиня проследит.
— Мы уезжаем все. Я, Полина, дети, холопы, люди. Кроме тех, что тебе нужны, — начал злиться Зверев. — Варя, скажи прямо, что тебе нужно? Что с тобой происходит?
— Шести помощников хватит, княже. И тридцати рублей, коли на полгода. А на год — так сорока.
— Как это, полгода — тридцать, а год — сорок? У тебя с математикой все в порядке?
Приказчица не ответила. Вообще.
— Как хочешь, — передернул плечами Зверев. — Помощников выбери сама.
Раздраженный, он поднялся наверх, в детской комнате обнял жену, что пыталась убедить детей прочитать молитвенник.
— Брось, наслушаются еще всего этого, — наклонившись, поцеловал Полину за ухом Андрей. — Чай, не в монашки готовятся, в миру жить предстоит.
— Как ты так говорить можешь, Андрей?! — привычно возмутилась княгиня. — Грех и похоть кругом! Как в миру — и без молитвы?
— Добрым словом и вострой сабелькой, — шепотом ответствовал Зверев. — Как всегда.
— Слово Божье нести надлежит любовью и терпением, — назидательно возразила Полина.
— Конечно, — улыбнулся Андрей. — Но сперва хорошо бы кистенем в лоб, и сырыми ремнями связать. Для надежности.
— Все, идите гулять! — захлопнула книгу женщина, дождалась, пока малышня выскочит, и укорила: — Как ты можешь при них такое сказывать? Это же дети!
— Тебе приказчица наша по душе? — спросил в ответ князь.
— Не знаю, — аккуратно затворила молитвенник на замочек жена. — Хмурая она какая-то, недобрая. Но работящая, за всем следит, ни о чем не забывает. Все всегда у нее имеется. А что?
— Раз такая хорошая, хозяйство я оставляю на нее. Нам же пора в дорогу. Забыла, что государь меня в отцовское имение сослал? Надо и совесть иметь. Как бы тут вовсе до снега не застрять.
— Не сослал, а ждать направил! Он же тебя головным воеводой назначить задумал. Какая же это ссылка?
— Как ни называй, все едино прогнал. Так что давай собираться. Дожди зарядят — тракты станут непроезжими. Застрянем здесь — получится нехорошо. Нужно ехать.
Москву длинный княжеский обоз покинул в день святого Астафия.[20] Но в этот раз Андрей не мчался верхом, и даже не ехал с гружеными телегами. В этот раз во главе обоза тащилась запряженная цугом из шестнадцати лошадей громадная дорожная повозка на толстых железных осях, превышающая размером иной дилижанс. Настоящий передвижной дом с печью, широкой постелью, удобным диваном от стены к стене и тремя небольшими, уютными детскими отсеками — каждому свой. С умывальником, столом, походным бюро и отхожим местом.
В принципе, повозка для дальнего пути была удобна, позволяла останавливаться где угодно и не тратиться на постоялые дворы. Вот только ехать в ней от Москвы до Великих Лук пришлось целый месяц.
В день их приезда случился первый снег. Он сыпался всю ночь, налипая на ветви, крыши, оглобли и стволы деревьев — но на земле и стенах не задерживался, стремительно стекая светлыми капельками. Они собирались, собирались — и на рассвете стали вязкой глинистой кашей, превращающей дороги в липкое месиво. В такие дни без крайней нужды отправляться в путь не следовало — но обитатели усадьбы Лисьино никуда и не собирались. Днем Андрей и старшие холопы учили новеньких обращаться с оружием, объясняли, что такое пищаль и чем хорош бердыш, вечером тратили время на пирушки или молитвы, в зависимости от того, сколь убедительной бывала Полина в своих доводах.
К середине месяца ночные заморозки стали дотягивать до самого вечера, отвердевшие дороги сделались проезжими, и чета отправилась навестить прежнюю семью Полины, князей Друцких. Но неудачно: те находились в отъезде, приглашенные на свадьбу кого-то из дальних родственников в Бергене. Зато когда супруги Сакульские вернулись — на ступенях крыльца их дожидался извечно лохматый, с всклокоченной бородой, пышными усами и разросшимися на все щеки бакенбардами Пахом.
— Дядька! — обрадовался Андрей, кинувшись к нему. — Без тебя как без рук.
— Бросил меня, княже… Запер в Луках, сам…
Зверев, не дослушав, сгреб его в объятия, начал тискать, трясти:
— Вернулся, дядька, не пропал. Как здоровье-то? Больше не крючит? Отогрелись кости-то за лето?
— Отогрелись, — смягчился старый холоп. — Боле не прихватывает.
— Ну, тогда от меня больше ни на шаг! — потребовал от воспитателя Андрей.
— Ни на шаг, — буркнул дядька. — А сам бросил…
Но на этом его обида, кажется, исчерпалась. Пахом был уже достаточно стар, чтобы различать пустой каприз и заботу о захворавшем соратнике.
Когда заморозки окрепли и ручей прихватило ледяной коркой, Зверев, собрав угощение, отправился на болото к Лютобору.
Древний чародей встретил его у входа в пещеру, щурясь на низкое зимнее солнце.
— Здрав будь, мудрый волхв, — с деланным весельем приветствовал его Андрей. — Сегодня у тебя будет пир. Наверняка ведь, как сырость началась, никто сюда пробраться не мог? Ну так теперь можно душу отвести.
— Тебе сказать, зачем ты пришел, чадо? — ласково поинтересовался колдун, не приглашая гостя внутрь. — Ты хочешь узнать, как избавиться от той заразы, что сам же впустил в свою душу.
— Мне вполне хватит ответа, как справиться с головной болью, Лютобор, — опять попытался отшутиться князь.
Но кудесник шутки не принял.
— Она ест тебя изнутри, — сказал он. — И вскорости сожрет полностью. Ты должен был убить ее, но не смог. Она оказалась сильнее. Мне жаль, чадо, но силы мои и надежды я отдавал тебе зря. Она сожрет тебя, ты не сможешь исполнить своих клятв. Пророчество зеркала Велеса осталось в силе.
— Так помоги остановить эту дрянь!
— Ты сам выбрал этот путь, чадо, сам впустил ее. Не знаю, зачем. Ибо узы кровного братства разорвать способна только смерть. Твой побратим обретет свободу, а воля вернется к нему, едва только ты умрешь.
— А если умрет он?
— Твой брат далеко, очень далеко. Я это чувствую. Тебе не дотянуться до него, чтобы убить. Но его
