Лизетт коротко засмеялась:
– Так почему вы подошли ко мне только сейчас?
– Вначале ответьте на мой вопрос.
– Я чувствовала себя обязанной прийти сюда.
Он прищурился. Лизетт усмехнулась. Все это начинаю ее забавлять. Джеймс увлекся ею, и этот факт заставлял его нервничать. Похоже, ему было не по себе от того чувства, что он к ней испытывал.
– Я не знаю, зачем я здесь, – пробормотал он.
– Так, может, уедем? – предложила она. Задача, которую перед ней поставил Дежардан, оказалась на редкость легко выполнимой. Вероятно, Дежардан оказался прав относительно мистера Джеймса.
– И чем мы займемся, когда уедем отсюда? – В голосе его она услышала угрозу.
– Вы, вероятно, посчитали, что я предложила уехать вместе?
Скулы его внезапно покрыл румянец.
– В каких вы отношениях с виконтом?
– Это допрос? – растягивая слова, спросила Лизетт.
– Он ваш любовник?
Лизетт замерла в напряжении.
– Вы ведете себя непозволительно дерзко. – Она отвернулась и пошла прочь.
Сердце ее бешено забилось в надежде, что он пойдет следом. Она не была разочарована. Она слышала его шаги за спиной. Каблуки его отбивали нетерпеливую дробь на мраморном полу. Джеймс схватил ее за руку и потянул на себя, за папоротник. Лизетт обернулась и изумленно уставилась на Джеймса. Он смотрел ей в глаза все также испытующе пристально, без улыбки, поджав побелевшие губы.
– Зачем он так старался нас свести?
Лизетт приподняла брови:
– Возможно, он считает, что мне нужен порядочный мужчина, поскольку мой муж скончался.
Джеймс прожигал ее взглядом.
– Я не продаюсь.
– Какие странные вещи вы говорите. – Сердце ее колотилось как бешеное.
Она честно прочла все, что со слов дочери Анны написал Дежардан об Эдварде Джеймсе, но информация оказалась совершенно бесполезной.
– И, тем не менее, это правда, – с нажимом сказал Джеймс.
Он крепко сжимал ее предплечье, пальцы его больно впились в кожу.
– Как приятно, что мы уладили это маленькое недоразумение, – прошептала Лизетт.
Голос ее был хриплым.
– У меня другая версия происходящего, – пророкотал Джеймс. – Та, что лучше объясняет тот факт, что мы оказались в одно время в одном месте.
– Вы считаете, что я должна ее выслушать? – Лизетт вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха.
Она отступила на шаг, втайне опасаясь того, что Джеймс ее не отпустит. Он был исполнен решимости, решимости отчаяния. В таком состоянии человек может пойти на все. Однако страхи ее оказались беспочвенными. Он отпустил ее сразу, как только почувствовал, что она хочет, чтобы он ее отпустил.
– Я не тот, за кого вы меня принимаете.
Лизетт изобразила беспечную улыбку:
– С каждым мгновением дело принимает все более интересный оборот.
– Я не альфонс, – бросил он ей в лицо.
– Ну что же, – сказала Лизетт, сглотнув, вязкую слюну, – вероятно, вы мудро поступили, исключив для себя возможность такого рода заработка, если примять во внимание тот факт, что ваше обаяние далеко от совершенства. Будь вы платным любовником, то давно бы умерли с голоду.
Мрачный блеск в его темных глазах должен был бы ее насторожить, но, честно говоря, она даже подумать не могла о том, что он способен схватить ее и расцеловать до бесчувствия. Но когда он схватил ее, запрокинув ей голову и наклонив так, что спина ее изогнулась дугой, опираясь на его предплечье, когда он склонился над ней всем своим телом, она не только потеряла дар речи, но и потеряла способность двигаться, и состояние это продолжалось слишком долго. Ощущения, что дарили ей его губы, его язык, повергли Лизетт в настоящий шок. И, несмотря на то, что натиск Джеймса иначе, чем грубым и беспардонным назвать было нельзя, поцелуй его отнюдь не был груб. Он был безупречен – как его одежда.
Вскоре потрясение сменилось страхом. Легкие жгло – Лизетт не хватало воздуха. Она попыталась оттолкнуть его. Когда это не помогло, укусила за нижнюю губу.
Джеймс отпустил Лизетт и выругался. Ноздри его раздувались, на нижней губе выступила кровь. Он излучал похоть и жажду обладания. Взятые по отдельности похоть и жажда власти делают мужчину опасным, но опасность возрастает стократ, если им обуревают сразу и то и другое. Лизетт знала об этом не понаслышке. Размахнувшись, она залепила ему пощечину.