– Ко мне это не имеет никакого отношения.
– У меня нет семьи. Все умерли.
Саймон прищелкнул языком:
– Лгать грешно. Хотя, я думаю, эта ложь – самая безобидная из всего, что вы совершили в жизни.
– Вы такой самонадеянный, так безапелляционно судите всех, – запальчиво бросила Лизетт, – словно знаете все на свете. Словно вы выше других людей.
– В настоящий момент у меня такое чувство, словно я вообще ничего не знаю. Я надеюсь, что вы прольете свет на то, что происходит.
Лизетт и выжила во многом благодаря умению правильно судить о людях, и сейчас у нее было ощущение, что Саймон говорит искренне. Разум подсказывал, что он блефует, но сердцем она ему верила.
– Понятия не имею, о чем вы говорите.
– Ваша сестра очень любит вас и глубоко скорбит о том, что вас потеряла. Неужели вам нет до нее дела? Неужели сердце ваше настолько остыло, что вы можете просто взять и вычеркнуть ее из своей жизни одним махом?
– Моя сестра? – Лизетт схватилась за горло.
Комната начала вращаться у нее перед глазами. К горлу подкатил ком, и она вслепую потянулась к тазу на тумбочке.
Саймон не медлил ни секунды. Он оказался рядом с ней в то же мгновение, как стул, на котором он сидел, упал на пол. Он поднес таз к губам Лизетт, и ее вырвало. Ослабевшее тело не вынесло напряжения дня.
Когда спазмы в животе прекратились, она без сил откинулась на подушки. Саймон подошел к двери и запер ее. Еще мгновение, и в дверь постучали, после чего подергали ручку.
– Мадам Маршан? – раздался из-за двери женский голос. – С вами все в порядке?
«Только попробуй сказать ей, что я здесь», – одним взглядом сказал ей Саймон, угрожающе приподняв бровь.
Лизетт судорожно схватила ртом воздух и ответила:
– Я перевернула стул, когда шла к ночному горшку. Вам ни к чему беспокоиться.
– Я принесу ключ и помогу вам, – предложила мадам Фуше.
– Нет! Прошу вас, не надо. Я хочу спать, и все. После долгой паузы из-за двери донеслось:
– Хорошо. Позвоните в колокольчик на столе, если я вам понадоблюсь.
Саймон стоял, прижав ухо к двери. В конце концов, он кивнул и вернулся к Лизетт. Он поставил стул наместо и сел на него как подобает, а не задом наперед. Он терпеливо ждал, пока она начнет говорить.
– Что я должна вам сказать? – спросила Лизетт.
Голова у нее нещадно болела. Перед глазами плясали красные пятна, и лоб покрылся испариной.
– Я пытаюсь понять, в каком родстве вы находитесь с Линетт.
– С Линетт?
По красивому лицу Саймона пробежала тень.
– Вам не знакомо это имя?
Лизетт покачала головой, но в душе ее вспыхнула искра надежды, и от этой надежды у нее так закружилась голова, что она вообще потеряла способность соображать.
– Где ваша семья, Лизетт? Кто они?
– Я не знаю, – прошептала она, чувствуя себя так, словно стоит нагая перед толпой.
– Как вы можете не знать, где ваша семья? Я – бастард, и все равно знаю, что родился в Дублине и что мать моя была портнихой.
Лизетт проглотила вязкую слюну и, потянувшись за влажной тряпкой на тарелке на ночном столике, приложила ее к горящему затылку.
– Я ничего не помню о своей прошлой жизни. Все, что я о себе помню, исчерпывается двумя последними годами моей жизни.
Саймон уставился на нее, не моргая:
– Как такое возможно?
– Хотела бы я знать! – воскликнула Лизетт, сотрясаемая беззвучными рыданиями.
– Проклятие! – Саймон встал и принялся ходить по комнате, совсем как Дежардан. – Два года назад погибла молодая женщина с вашим именем. Ее похоронила семья – родители и сестра-близнец.
– Сестра-близнец?
Неужели, правда? Неужели судьба смилостивилась над ней, наконец, подарив сестру, точь-в-точь похожую на нее? Сестру, в которой она узнает себя?
– Да. – Саймон остановился и сделал глубокий вдох.
