- Еще что?
- Всё. Других следов обнаружить не удалось.
Они закончили разговор. Валландер взялся было за бутылку. Но тотчас отставил ее в сторону. Хватит. Иначе будет перебор. А это ни к чему. Он прошел в гостиную. Странное ощущение - находиться дома средь бела дня. Вот так же будет, когда он выйдет на пенсию? При мысли об этом он поежился. Стал у окна, устремил взгляд на Мариягатан. Вечереет уже. Ему вспомнился врач, заходивший в управление, и покойник, найденный у банкомата. Завтра надо обязательно позвонить судмедэксперту и рассказать о визите Энандера, о его отказе принять инфаркт миокарда как причину смерти Фалька. Это ничего не изменит. Но информировать медиков необходимо. И тянуть с этим незачем.
Затем он начал размышлять о том, что Нюберг сказал насчет сумки Сони Хёкберг. Вообще-то здесь напрашивался один-единственный вывод, который мгновенно разбудил все его сыщицкие инстинкты. Сумка лежала там, потому что кто-то хотел, чтобы ее нашли.
Валландер сел на диван и мысленно снова перебрал все обстоятельства. Тело можно сжечь до неузнаваемости, думал он. Особенно если пропустить через него ток высокого напряжения, который прервется не сразу. Казненный на электрическом стуле сгорает изнутри. Тот, кто убил Соню Хёкберг, знал, что опознать ее, скорее всего, будет трудно. Потому и оставил сумку.
Но это не объясняло, почему сумка лежала у ограждения.
Он снова проанализировал все, что знал. Однако вопрос остался без ответа. Ладно, отложим его на потом. Не стоит торопиться. Сперва нужно получить подтверждение, что Соня Хёкберг действительно была убита.
Валландер вернулся на кухню, сварил кофе. Телефон молчал. Уже четыре часа. С чашкой кофе он сел за стол, опять позвонил в управление. Ирена сообщила, что газеты и телевидение названивают по- прежнему, но она не дала им его телефон, который несколько лет назад засекретили. Комиссар снова подумал, что его отсутствие истолкуют как признание вины или, по меньшей мере, как страх. Надо было остаться на месте, думал он, поговорить с каждым журналистом в отдельности, рассказать, как все обстояло на самом деле. Объяснить, что Эва Перссон и ее мать лгут.
Слабость отступила. Он заметил, что начинает кипятиться, и попросил Ирену соединить его с Анн-Бритт. Вообще-то надо было первым делом связаться с Лизой Хольгерссон, напрямик сказать ей, что он не намерен мириться с ее недоверием.
Не дожидаясь ответа, Валландер положил трубку.
Сейчас ему не хочется говорить ни с той, ни с другой. Потом он опять взялся за телефон, набрал номер Стена Видена. Ответил девичий голос. На ферме в Шернсунде девушки-конюхи все время менялись, и у него порой мелькало подозрение, что Стен иной раз донимал девушек своим вниманием. Когда Виден подошел к телефону, Валландер успел чуть ли не пожалеть о звонке. Но при всем при том был совершенно уверен, что фотографию в газете Стен не видел.
- Думал наведаться к тебе, да вот машина сломалась, - сказал Валландер.
- Если хочешь, я за тобой заеду.
Уговорились на семь. Валландер взглянул на бутылку, но раздумал: хватит.
Раздался звонок в дверь. Он вздрогнул. К нему домой гости заходили крайне редко. Наверняка какой- нибудь журналист - разнюхал адрес и явился. Он убрал виски в шкаф, пошел открывать. Но вместо журналиста увидел на пороге Анн-Бритт Хёглунд.
- Не помешаю?
Он впустил ее в квартиру, стараясь дышать в сторону, чтобы она не учуяла запах виски. Провел в гостиную.
- Простыл я. Не могу работать.
Анн-Бритт кивнула. Но наверняка не поверила. Да и с какой стати она должна верить? Все знали, что Валландер за работой не обращал внимания на простуду и прочие хвори.
- Как ты? - спросила она.
Слабость отступила, подумал Валландер. Ушла далеко в глубину. И я ее оттуда не выпущу. Ни за что.
- Если ты имеешь в виду фотографию в газете, то я, понятно, считаю, что это скверно. Как фотограф мог незамеченным пройти по коридору аж до комнат для допроса?
- Лиза очень расстроена.
- Ей бы не мешало прислушаться к моим словам, - сказал Валландер. - Поддержать меня, а не принимать на веру газетную писанину.
- Но снимок говорит сам за себя.
- Я и не отпираюсь. Да, я дал девчонке затрещину. Потому что она кинулась с кулаками на родную мать.
- Тебе, надо думать, известно, что они утверждают совсем другое.
- Они врут. Но может быть, ты им веришь?
Анн-Бритт покачала головой:
- Вопрос в том, как доказать, что они врут.
- Кто затеял вранье?
Анн-Бритт ответила быстро и решительно:
- Мамаша. Хитрая особа, по-моему. Она видит здесь возможность отвлечь внимание от своей дочери. Вдобавок, если Сони Хёкберг нет в живых, можно все свалить на нее.
- Но не окровавленный нож.
- Почему? Хоть его и нашли по указаниям Эвы, она вполне может заявить, что Лундберга ударила ножом Соня.
Да, Анн-Бритт права. Мертвые говорить не умеют. А тут еще большая цветная фотография: полицейский, ударивший девчонку и сваливший ее на пол. Снимок нечеткий. Но то, что на нем запечатлено, сомнений не вызывает.
- Прокурор требует срочного расследования.
- Кто именно?
- Викторссон.
Валландер ему не симпатизировал. Викторссон прибыл в Истад недавно, в августе, однако комиссар уже имел с ним не одну серьезную стычку.
- Получится разборка на словах - чье перевесит.
- Заметь: два слова против одного.
- При том, что Эва Перссон не любит свою мать, - сказал Валландер. - Во время допроса это было совершенно очевидно.
- Смекнула, наверно, что ей в любом случае не отвертеться. Хотя она несовершеннолетняя и в тюрьму не сядет. Вот и заключила пока мир с мамашей.
Внезапно Валландер почувствовал, что ему больше невмоготу об этом говорить. По крайней мере сейчас.
- Ты что пришла-то?
- Прослышала, что ты заболел.
- Так ведь я не при смерти. Завтра буду на работе. Расскажи-ка лучше, что дал допрос.
- Эва Перссон изменила показания.
- Но она же никак не может знать, что Сони Хёкберг нет в живых?
- То-то и странно.
Лишь мгновение спустя Валландер сообразил, что сказала Анн-Бритт. И тут его осенило. Он посмотрел на нее:
- У тебя есть какие-нибудь соображения?
- Почему человек меняет показания? После того как уже признался в преступлении, которое совершил вместе с подельником. Все детали сходятся. Рассказы обоих совпадают. Так почему же один вдруг начинает все отрицать?
- Вот именно. Почему? Но может быть, правильнее спросить: когда?
- Потому я и пришла. Когда начался допрос, Эва Перссон никак не могла знать, что Соня Хёкберг
