подругу в самую лучшую таверну. И обстановка в Ориене была подходящая – как-никак праздник, отбито вероломное нападение коварных дольменцев.
Теперь-то они надолго забудут морскую дорогу в Селавик! А когда корабельных дел мастера починят броненосец, тогда им вообще несладко придется. С Королем Викентием XIX и шутить-то не стоит, а они войну объявить вздумали.
В первый раз он встретился с Еванфией в конце августа, когда по ночам и ранним утром в воздухе уже пахло близкими холодами и ледяной ветер с залива пробирал до самых костей. Выйдя однажды поутру во двор, Максим был сражен – на качелях сидела очень бледная, едва не снеговой белизны девочка. Волосы ее были очень темными, почти черными, и не висели как придется, а свивались косой, толстой словно собачий хвост. Бантик скромных размеров шевелился от ветра, будто снежная бабочка.
Она общалась с ребятами, которые обступили ее со всех сторон и слушали буквально разинув рты.
– Эй, Макси! – крикнул ему Пров. – Иди сюда, тут Еванфия из Авака приехала.
– Ну и что? – пожал плечами Максим, однако подошел и минут пять не мог оторвать глаз от необыкновенного лица девчонки. Она рассказывала о своей стране, лежащей за морем, далеко на севере от Селавика. Когда-то давно Авак был колонией, а ее жители считались подданными Короля. Но потом мудрый Афиноген XXV решил – или ему подсказали министры – что держать такую бедную и холодную страну в подчинении слишком накладно, и лет сто назад Авак обрел свободу. Даже ушлые дольменцы на него не позарились, потому что у них, видите ли, “власть народа”.
Жители снежной страны впали в ничтожество и вернулись к своим древним промыслам, вдвое усерднее стали бить тюленя и нерпу, вылавливать рыбу и так далее. Все это Максим знал из уроков истории. Но подробно об этих давних делах в учебниках не писали, хватало и тем поважнее – биографии представителей Династии Кукшиных, например. Вот уж где можно срезаться: одних только родственников правящего Короля Селавика столько, что можно ночь напролет твердить их имена, а все равно всех не упомнишь. Хорошо еще, что учитель истории, Феоктист, и сам не всех знает, потому и не пристает с такими вопросами.
Максим раньше и не думал интересоваться торговлей, предпочитая развлекаться с приятелями. А вот Еванфия постоянно имела с ней дело, потому что ее отец был владельцем фактории на восточном берегу Авака. Когда-то в юности, влекомый романтикой севера, он приплыл туда с поселенцами из Селавика и купил себе участок между холмов, десять месяцев в году покрытых толстым слоем льда.
– А воду-то где брали? – спросил кто-то совсем потерявший голову.
– Так лед же кругом, – удивилась Еванфия. Ее странные, удлиненные глаза, черные словно деготь, лукаво сощурились.
Вообще она была какая-то удивительная, словно и не подданная Короля Селавика: волосы черные, длинные, а ногти, наоборот, короткие, аккуратно подрезанные, и украшений совсем никаких нет. На ней был вишневый в тонкую полоску костюмчик с юбкой до коленок, из-под воротника которого выглядывал кусочек белой маечки, и белые же, с дырочками туфли на тяжелых каблуках. А девчонки в городе чуть ли не поголовно таскали вышитые медными кольцами бриджи и холщовые сорочки, как примадонна гостившего в июле Королевского театра. Она исполняла роль какой-то народной героини Марфы.
– А летом-то? – подключился Пров.
– А летом с гор начинают бежать реки, и тогда воду даже вытапливать не надо.
– Ну ты и тупой, Прошка! – крикнул Лупа и засмеялся с натужной басовитостью. Максим неприязненно покосился на него: самый умный, что ли? Прова же вообще перекосило, но он промолчал, лишь видно было, как под скулами у него завозились острые желваки.
– Подумаешь, вода! – сказала Дуклида. – Я вот слыхала, что люди там тухлятиной питаются.
– У нас было свежее мясо, – нахмурилась Еванфия.
– Ладно, рассказывай сказки! Что, каждый день по тюленю забивали?
Разгорелся общий спор, к которому Максим почти не прислушивался: у него просто язык не поворачивался, чтобы обратиться к Еванфии с вопросом. Она пару раз взглядывала на него, но мельком, как будто не замечая – ну, стоит себе мальчик с открытым ртом, и ладно. Мало ли таких мальчиков?
– Ну ладно, ежели там так хорошо, что же вы обратно в Селавик приехали? – не вытерпела Дуклида. Почему-то она взъелась на новенькую. Наверное, потому, что раньше все знакомые ребята уверенно признавали ее самой красивой во дворе, а теперь часть из них, как опасалась Дуклида, может переметнуться в Еванфины воздыхатели.
– Так получилось, – нехотя проговорила девочка. Лицо ее стало каким-то отстраненным, замкнутым, и спорщики осеклись, поняв – ничего она не расскажет, как ни проси, особенно в такой шумной компании. Вот если наедине, тогда может быть. И каждый сразу сделал зарубку в памяти: расспросить ее как-нибудь при случае, выведать “страшный” семейный секрет. А потом щегольнуть в разговоре тайным знанием, но не выдавать его, конечно, а так, намеком.
В последующие дни Еванфия нечасто выходила из дому, а если и появлялась во дворе, то все больше с отцом. Это был уже взрослый, почти старый человек со странным именем Игнатий, чуть ли не тридцати лет от роду. Он выглядел истощенным, не слишком опрятным, и почему-то сразу становилось понятно, что он стыдится своего преклонного возраста. По тихим разговорам среди сверстников Максим уяснил, что старик разыскивает родственников или ищет работу, но никто не хотел брать его.
Жили они у двоюродной сестры, в маленькой полутемной комнатушке на четвертом этаже, в компании многочисленной ребятни всех возрастов.
Еванфию определили в тот же самый класс, в котором учился Максим. Ничего удивительного, в нем как раз и собрали всех ребят одного возраста, обосновавшихся в третьем и пятом домах по Моховой улице. Правда, за четыре года учебы состав уменьшился вдвое, и в сентябре в класс пришло всего семнадцать учеников.
– Встречаем новенькую! – развязно крикнул Лупа, рыхлым снежком врываясь в кабинет и театрально вытягивая руку, словно объявил появление Королевы. Максим обернулся – он рассматривал старую географическую карту, на уголке которой в мае зачем-то нарисовал звездочку – и успел увидеть смущенную Еванфию, которая вошла следом и нерешительно мялась у порога. – Ну что же вы, барышня? Выбирайте место, – продолжал паясничать Лупа.
Ученики, успевшие собраться, сдержанно загудели.
– Прекрати, Лупа, – заметила Аделаида, возникая в классе последней. – Ой, извини, Харитоша. – Она взмахнула журналом, указывая перекосившемуся Лупе на его традиционное место в дальнем углу кабинета, и усмехнулась.
– Здравствуйте, Аделаида Серафимова, – загалдели ученики.
– Познакомьтесь с Еванфией Питиримовой, – сообщила природница. – Хотя вы наверняка уже видели ее… Не знаешь, куда приткнуться? Да вот к Максиму, у него, похоже, соседки не стало. С Ираидой что-то случилось, Макси?
– Утонула, – кивнул мальчик, а Еванфия тем временем юркнула за парту.
Максим и не заметил, как прошел урок. Пару раз учительница обращалась было к нему, спрашивая что- то о каникулах, но отвечал он явно невпопад, отчего по классу гуляли смешки, а Лупа попросту гоготал так, что стекла дребезжали. Еванфия один раз покосилась на соседа насмешливо, но не засмеялась, даже не фыркнула. А потом Аделаида будто забыла о Максиме и пытала других учеников, заставляя их мучительно вспоминать, что же им было задано на лето.
Ко второму уроку Максим немного пришел в себя, и к тому же в расписании значились столярное мастерство и рукоделие. А значит, класс разделился на две половины – девчонки скрылись за таинственной дверью, в самом загадочном кабинете школы. Тот и находился-то в углу, совсем далеко от выхода. А ребят погнали во двор, где издавна в сарае, в окружении некачественной мебели, изготовленной учениками, и проходили такие уроки.
– Что-то ты какой-то квелый сегодня, – заметил к середине занятия Макарий Ферапонтов по прозвищу Риска. – В прошлом году у тебя с металлом куда лучше получалось. Не любишь ты дерево, похоже. Или оно тебя не любит…
– Да где ж его любить-то? – заметил Пров. – У нас тут и деревьев-то нет. Вот если на юге…
– А я знаю, в чем дело! – загундосил Лупа, ухмыляясь. – Он в Евку влюбился.
– Ничего не влюбился! – вскинулся Максим. Но ребята только засмеялись, а некоторые даже похлопали
