— На рынке? Он же тут, рядом с вами.
— Нет, это я у Вали Клепцовой и купила. Ей мало стало, она поправилась в последнее время, ну и предложила мне. А на меня как раз.
— И много она с вас взяла?
— Ну что вы, мужчины, такие вопросы задаете?
— Мы же милиционеры, народ любознательный. Все хотим знать.
— Ну договорились, никто из нас не обижен.
«Отдала за бесценок, — сообразил Костромин. — Лишь бы сбыть с рук».
Он задал Мухиной (такая была у поварихи фамилия) еще несколько малозначащих вопросов и отпустил женщину.
Потом попросил директрису позвать Клепцову, с интересом глянул на нее: да, беленькая, пухленькая, фигуристая, с приятным, запоминающимся голосом. Ведет себя внешне спокойно, хотя внутреннее напряжение выдают руки: сцеплены на коленях до белизны в костяшках, тискают друг друга.
Костромин стал задавать Клепцовой прямые, жесткие вопросы:
— Скажите, Валентина Ивановна, каким образом чужой рецепт попал в вашу квартиру?
— А… Муж вспомнил: он его в троллейбусе нашел, хотел отдать, но хозяин не отозвался. Домой зачем-то принес. А как он под диван попал, я не знаю. Бросил… или сам завалился… бумажка!
— Хорошо. Скажете мужу, чтобы приехал ко мне, на Бахметьева, я хочу с ним побеседовать.
— Скажу.
— Ну, а вы сами что делали в августе прошлого года у туберкулезной больницы? Зачем вас туда занесло?
— Я?! Я там никогда не была, не знаю даже, где эта больница находится.
— Странно. А вас там видели.
— Не может этого быть. Я же вам говорю: не знаю даже, где эта больница. Никогда туберкулезом, этой заразой, не болела. Бог миловал. И родня у меня здоровая.
— Может, вы навещали кого-то из знакомых?
— Да какие знакомые?! Я с такими не вожусь. — Валентина вполне искренне, хотя и несколько нервно засмеялась.
— А вы все-таки вспомните, Валентина Ивановна. Подумайте. Вас там видели. Одеты вы были в серую плиссированную юбку и красную кофточку, в белые босоножки, на глазах — темные очки…
— У меня нет серой плиссированной юбки, красной кофточки… ну, босоножки, конечно, есть, как у всякой женщины.
— Понятно. — Костромин глянул на Саженцева — пиши, мол, все пиши. Это очень важно, что она говорит.
— Значит, у туббольницы в августе прошлого года вы не были, названной мною одежды не имеете, так?
— Да.
— Хорошо, подпишите протокол и можете быть свободной. Надо будет, мы вас вызовем.
Валентина подписала каждую страницу протокола, попрощалась и ушла. Держала она себя в руках отменно.
А Костромин с Саженцевым вернулись в управление. Еще в дороге, в машине, Костромин велел старлею:
— Игорек, готовь очную ставку.
— Опознание?
— Да. Пригласи свидетельниц, наших женщин из управления посадим рядом с Клепцовой…
— На какой день назначить, Владимир Григорьевич?
— На той неделе, я скажу точно день. Побеседуем еще с мужем, посмотрим, что он будет говорить.
— Они уже договорились, будет толковать, что и жена.
— Пусть договариваются. Если ее эти две женщины опознают, бабенке трудно придется. Упрячем ее на недельку-другую, пусть посидит, повспоминает…
— Понял. Организую.
— Пригласишь и Мухину. Пусть захватит эту юбку с кофточкой.
— А если она сегодня скажет Клепцовой?
— Возможно. Но в протоколе ее показания есть? Есть. И пусть бабенки посуетятся, попытаются от прежних своих показаний отказаться — себе хуже сделают. И потом, я думаю, Клепцовой не резон заговаривать с Мухиной о юбке с кофтой, вызывать подозрения. Не совсем же она дура! С головой себя выдаст.
— Согласен.
Ровно через неделю в одном из кабинетов РУОПа, в ряд сидели на стульях несколько блондинок примерно одного возраста — тридцатилетние. Две сотрудницы управления, двух женщин пригласили из магазина, по соседству, одна просто случайно оказалась по делам в РУОПе, из Москвы.
Сидела среди них и Валентина Клепцова.
Вошли Костромин с Саженцевым, с ними — две пожилые свидетельницы.
«Господи! — подумала Валентина. — Эти-то зачем здесь?»
— Уважаемые дамы, — обратился к женщинам Костромин. — Мы попросили вас принять участие в небольшом формальном акте. Мы ищем преступников, убивших в прошлом году, в августе месяце, водителя «КамАЗа» Александра Крылышкина и угнавших его грузовик. Машина и тело убитого спустя время были найдены, преступники — пока нет. Мы восстанавливаем события, нам, оперработникам, кое-что необходимо уточнить. Поэтому мы пригласили в этот кабинет вас…
Он повернулся к свидетельницам:
— Мария Георгиевна, и вы, Анна Ильинична, посмотрите внимательно на этих женщин. Когонибудь из них вы видели раньше?
Седая рыхлая Анна Ильинична спросила:
— А можно мне вот этой даме задать вопрос? — она показала рукой на Валентину.
— Конечно, пожалуйста.
— Скажите, милочка, куда вас в тот раз довезли на «КамАЗе»? Мы вам с Марией Георгиевной так позавидовали! Мы же еще минут двадцать пять стояли. Мария Георгиевна говорит: видишь, молодые какие сообразительные…
Валентина спокойно ответила:
— Вы меня с кем-то путаете, уважаемая. Ни на каком «КамАЗе» меня никуда не подвозили, вас я вижу впервые.
— Да, но мы с вами еще вели разговор о том, что очень редко сюда, к больнице, автобусы ходят, что…
— Я вам еще раз говорю, уважаемая! — голос Валентины зазвенел. — Ни у какой больницы я не была, на «КамАЗах» не ездила.
— Ее голос, ее! — уверенно проговорила вторая свидетельница, Мария Георгиевна. — Теперь и я ее узнала. На вас, девушка, была серая плиссированная юбка и красная кофточка. И именно вы уехали на «КамАЗе», а в кузов еще двое запрыгнули. Я не знаю, что там было дальше, но на остановке вместе с нами вы стояли, вы!
— Я вам еще раз обеим повторяю: вы меня с кем-то путаете! Я не была у туберкулезной больницы, у меня нет серой юбки и красной кофточки, я не уезжала на «КамАЗе»! — Фразы эти отскакивали от Валентины, как теннисные мячи от ракетки.
— Спокойнее, Валентина Ивановна, — сказал Костромин. — Не надо нервничать. У нас деловой разговор… — Он кивнул Саженцеву, и тот вышел из кабинета, вернулся с Мухиной, поварихой.
— Скажите, Таня, у кого вы купили красную кофточку и серую плиссированную юбку? — спросил Костромин.
— Я же вам говорила, у Клепцовой, — и Мухина рукой показала на побледневшую Валентину.
— Да ты с ума сошла, Тань! — воскликнула та — Какая юбка?! Какая кофта! Отродясь у меня таких не
