один месседж зачитать.
– Чего?
– Того, деревня! Капеллана позови, говорю.
– Ладно. – Он наконец-то соизволил вынуть трубку изо рта, перекрыл вход в замок железной решеткой с зубьями, навесил изнутри замок. – Жди тут.
– И табачок захвати! – крикнул я ему вдогонку. – Я у тебя куплю, если продашь.
Цербер вернулся минут через пятнадцать с сухоньким старичком в коричневой рясе. Я с поклоном вручил старику записку барона. Старик взял записку, держа в вытянутой руке начал читать, беззвучно шевеля губами, а потом затрясся весь и порывисто повернулся ко мне.
– Где ты это взял? – заикаясь, спросил он.
– На теле барона. Я пришел выполнить его последнюю волю, отдать кольцо баронессе.
– А кольцо?
– Здесь. – Я показал свою руку с кольцом на пальце. – Узнаешь, благочинный?
– Воистину чудо чудное! – Капеллан еще несколько секунд таращился на меня, потом крикнул стражнику: – Открывай ворота!
– Табак принес? – осведомился я у стражника, который возился с запорной решеткой.
– Мало у меня, – промычал он. – Если только завтра придешь.
– Сколько возьмешь?
– Пятьдесят соверенов за унцию.
– У тебя что, настоящий «Дрюм»? – возмутился я. – Небось, махру палишь. Побойся Бессмертных!
– Не хочешь, не бери, – отрезал стражник. – Или давай меняться: ты мне куртку, а я тебе десять фунтов табаку, самого лучшего.
– И полцарства в придачу, – добавил я. – На Кавказе есть Кура, на Куре стоит гора, на горе сидит грузин по фамилии Обломидзе. Тебе к нему. Фигу тебе, приятель, а не куртку. Я лучше курить брошу.
– Чо?
– Арбалет через плечо. Пока, служивый.
Рожа стражника приобрела прокисшее выражение. Я бросил на него последний победный взгляд и зашагал за капелланом Вильмоном через мощенный булыжником двор к дверям замкового донжона.
Глава тринадцатая
Баронесса Гранстон
Девушка ищет парня для нежной любви.
Фоты здесь. Чего тебе еще нужно, козел?
Капеллан привел меня в замковый холл. Зрелище было печальное – когда-то здесь, наверное, царила роскошь, теперь стены изрядно облезли, гобелены на них полиняли и выцвели, огромная деревянная люстра напоминала подвешенное к потолку тележное колесо, деревянные панели и перила лестниц были безжалостно выщерблены. Даже тростник под ногами, и тот был какой-то увядший. Пахло сыростью и мышами. Несмотря на то что в огромном камине полыхал настоящий пожар, было более чем прохладно.
– Ждите здесь, сударь, я доложу о вас баронессе, – сказал мне Вильмон и поднялся по лестнице на второй этаж.
Я прошелся по холлу, разглядывая расставленное в тяжелых дубовых пирамидах оружие. Возле стойки с мечами я остановился и долго рассматривал клинки. Мечи были самые разные – прямые и чуть искривленные, одинарные и полуторные, совсем простые и изящно отделанные. Покойный Гранстон, без сомнения, очень любил оружие. Да оно и понятно – он был воином. Всю свою жизнь он посвятил военному делу и сгинул в вонючей пещере из-за козней мерзкого альбарабийского шпиона. Странно, однако, что такой опытный воин – а я был уверен, что Гранстон был опытным и умелым воином – не сумел одолеть аануба, а мне это удалось. Просто везение? Или неведомая мне пока тайна Главного Квеста? Вряд ли я скоро узнаю правду. Одно хорошо, я выполнил волю бедняги. На душе как-то сразу стало спокойнее.
– Баронесса Гранстон Де Брейдж! – объявил громкий голос за моей спиной.
Я порывисто обернулся и замер с открытым ртом. Потому что увидел ее.
Памелу.
Мать твою тру-ля-ля, не могут две женщины быть так похожи! Разве только разработчики моего квеста моделировали эту Памелу с той…
– Подойдите, друг мой, – сказала она, и голос ее звучал глубоко и бархатисто. – Подойдите, чтобы я могла поблагодарить вас за вашу услугу. А вы, Иероним, – сказала она стоявшему рядом с ней мужчине, – оставьте нас, прошу.
Она была в атласном черном платье с белыми кружевными манжетами и кружевным стоячим воротником – просто воплощение траура. Сколько ей лет, двадцать пять, тридцать? Мне в этом наряде она показалась просто ослепительной. Я на негнущихся ногах подошел к лестнице, склонил голову. Баронесса не спеша сошла вниз. Я ощутил, как ее рука коснулась моего плеча.
– Только благородный человек мог сделать то, что сделали вы, – сказала она. Почему-то мне казалось, что она говорит на безупречном английском языке, хотя я понимал, что это не так. – Я прочла его предсмертную записку. Теперь мне кажется, что я была недостойна его. Как он погиб?
– Он погиб в бою, миледи, – сказал я, не поднимая лица. – Как храбрый и благородный рыцарь.
– Радостно это слышать. Что с его телом?
– Оно покоится в пещере, где он погиб. Лучшего склепа нельзя пожелать.
Блин, не могу же я сказать бедной вдове, что в нескольких десятках метров от тела ее мужа бьет фонтан самой настоящей браги! Теперь, когда я пришиб волька, в пещеру начнется самое настоящее паломничество местных алкашей. И все они будут тусоваться у останков барона. Вряд ли кто додумается предать его земле. И, между прочим, в записке ни словом не было сказано, что нашедший должен похоронить беднягу…
– Хорошо. – Я почувствовал макушкой, что она улыбается. – Я знала, что он мертв, но не хотела верить. Теперь, по крайней мере, нет этой ужасной неизвестности. Вы хотите мне что-нибудь сказать?
– Это звучит нескромно, миледи, но я… я убил тварь, которая повинна в смерти вашего мужа. Пусть хоть это вас утешит.
– Похвально. Как я могу вас отблагодарить?
Боже! В мою кровь влетело одновременно сразу столько адреналина с тестостероном, что я едва не лишился чувств. Все поплыло у меня перед глазами, и я невольно сделал шаг назад, чтобы сохранить равновесие и не упасть.
– Что с вами? – удивилась баронесса.
– О, миледи, не обращайте внимания. Я всего лишь немного… устал.
– Понимаю. Вы проделали долгий путь. Как я сразу не догадалась, глупая! Не волнуйтесь, в замке Гранстон вы – желанный гость и найдете здесь все самое лучшее.
– Не сомневаюсь, миледи.
– Куршавель! – крикнула баронесса.
Появившееся существо можно было назвать женщиной только с очень большой натяжкой. Оно появилось на галерее второго этажа и чинным неспешным шагом спустилось к нам. Настоящий синий чулок. Длинная, тощая, плоская, как лист фанеры, с крысиной мордочкой, лишенной подбородка, и торчащим носиком, да еще в мешковатом старушечьем платье. Ей было лет тридцать, и это платье прибавляло еще пятнадцать. Когда она заговорила, ее голос показался мне мяуканьем недовольной кошки.
– Миледи? – Куршавель присела в подчеркнуто аккуратном реверансе и уставилась на меня своими глазенками.
– Это наш гость, мессир…
– Алекто, – сказал я, поклонившись грымзе, на что она ответила ледяным церемонным поклоном.
– Мессир Алекто привез печальное известие о нашем бедном Томасе, – сказала Памела. – Он устал с дороги, и мы, как гостеприимные хозяйки, должны о нем позаботиться. Но вначале, – она стянула с пальца кольцо с великолепным алмазом и протянула мне, – примите это в знак моей признательности. Вы отдали мне кольцо Тома, так возьмите это на память о той услуге, которую мне оказали.
– Миледи, – я покашлял в кулак, снова потупил взгляд, – я был бы последним уродом, если бы посмел
